Ксения Сальникова - Они никогда не спят

Сейчас, сидя в своем любимом углу, между краем стола и стеной с большим окном, выходящим во двор, с книжкой на коленях, я перелистывал мысли и воспоминания, как книжные страницы, краем уха слушая, но абсолютно не вслушиваясь в шутливые баталии моих родителей. Я увидел, как еще один шарик, правда чуть меньше и с отливом немного другого цвета, с невероятной легкостью и колокольчиковым перезвоном покатился от мамы по кафелю в направлении, противоположном первому. Он остановился рядом с дальней ножкой стола, той, что ближе к стене, и неподвижно замер там, переливаясь легким перламутром голубоватого цвета. Помню, как подумал, что они оба сейчас кстати, потому как впереди предстоял целый вечер с семи до одиннадцати наедине с пустым домом и… Алинкой, спокойно спящей на втором этаже в своей спальне. На тот момент мне было восемь лет.

***

По телевизору шла какая-то передача из серии «очевидное – невероятное», на тему сверхспособностей человека. Передача только началось, а это значило, что до девятичасовых новостей по «первому» оставался ровно час. Ровно сорок минут назад родители вышли из дома, выйдя, как и сказал папа, на двадцать минут позже намеченного. Честно говоря, и эти двадцать минут для меня – неслыханной щедрости подарок, так как, оставшись один (не считая годовалой Алинки) я считал каждую минуту.

Я устроился поудобнее на большом, мягком диване, стоящем посередине нашего зала спинкой к кухне, над входом в которую нависала лестница не второй этаж. Дом у нас не самый большой, но и на отсутствие места жаловаться не приходилось. На кухне рядом с настенным телефоном висел список «горячих» номеров, куда мне следовало звонить в случае «если что случиться», куда, помимо стандартного набора скорой, милиции и пожарных, входили домашние и сотовые номера моих бесконечных родственников по маминой и папиной линии (у обоих семьи были большими). На вершине этого, впечатляющего своей длинной списка, красовались, обведенные красным маркером, сотовые телефоны папы и мамы. Помимо всего прочего, каждый час нам звонила (а иногда и заходила) соседка из дома напротив, и все это, не считая периодических звонков мамы и папы непосредственно. Контроль тотальный – сказал бы я, если бы на тот момент знал это умное слово, но тогда даже эти меры предосторожности не спасали меня от липкого, крадущегося ко мне из всех углов страха. Тишина, пронзительная и холодная, заглушающая даже звук телевизора, пробиралась в каждый уголок нашего дома. Звенящая и натягивающая нервы до передела.

Я знал, что сегодня они обязательно придут – не упустят такого шанса, когда маленький ребенок остается наедине с восьмилетним братом, посвященным в тайну происходящего, пусть даже отчасти готовым отразить нападение. Слишком заманчивая перспектива для древнейших существ, которые никогда не спят.

Однажды я уже вступал в схватку с ними, но тогда я легко отделался. Я был в гостях у своей тети Веры и ее мужа. Они, в отличие от нас, живут в городе (наш дом находится в пригороде, в тридцати двух километрах от города, если быть точным). У них огромная квартира, по крайней мере, по моим меркам, в северной части города, в новостройке, с красивой, пока еще не изуродованной бунтующими подростками, детской площадкой. Мы приезжали к ним в гости на выходные по случаю какого-то праздника. У тети Веры и дяди Жени старший сын на пять лет старше меня, а потому (к нашему взаимному облегчению) его не обязывали играть со мной, а вот в лице их девятимесячного Ваньки они, почему-то, видели вполне подходящую мне компанию.

– Мне кажется, им будет весело вместе. Сейчас он в том возрасте, когда просто смотреть на него и то забавно. Такие рожицы строит… – сказав это, тетя Вера состроила гримасу, от которой мы все закатились хохотом. Мне она нравится. Хорошая, добрая и всегда улыбчивая, почти как моя мама, только на три года старше и без умолку болтающая. Мы стояли рядом с детским «манежем», в котором, пытаясь забить об пол до смерти плюшевого медведя, сидел на толстом детском матрасе тот самый Ванька. Он улыбался, глядя на нас – меня, с моими мамой и папой (Алинка появится где-то через год после этого), дядю Женю и саму тетю Веру. Их старший сын гулял во дворе с друзьями. После пары смешных рассказов из детского прошлого, мама заключительно сказала:

– Знаешь, Данила не очень любит маленьких детей. Сомневаюсь, что он будет сидеть с Ванькой.

Эту фразу в свой адрес я слышал уже не впервые, и каждый раз она заставляла меня испытывать некоторое чувство неловкости, будто я не делал того, чего от меня все ждали. Особенно если это встречалось искренним удивлением, я вообще не мог оторвать глаза от пола, как и в этот раз. Мой отец прижал меня к себе, и я поднял на него свой виноватый взгляд. Он улыбнулся и подмигнул мне, хитрой заговорщической улыбкой из серии «да не слушай ты нас, никому ты не обязан их любить». С меня словно свалился грузовик камней, и я сдавленно хихикнул. Сквозь веселый смех взрослых я услышал уже знакомый мне тогда, колокольчиковый перезвон, и, обернувшись, увидел, как укатился к стене мой «хохотунчик». Я, как завороженный, смотрел на прозрачную жемчужину, пока не услышал папин голос, обращенный ко мне:

– Даня, ты чего там присмотрел? – я взглянул на него в надежде, что он сможет увидеть то, что вижу я, но его блуждающий вдоль стены взгляд явно говорил о том, что он ничего не замечает. Я отрицательно помахал головой, и, отвернувшись, перевел свой взгляд на карапуза в манеже. Вот тут я понял, что не схожу с ума. Прекратив атаковать бедного медведя, Ваня заворожено смотрел на шарик. Мне не нужно было оглядываться назад, чтобы понять, что привлекло его внимание. На сотую долю секунды его взгляд стал абсолютно осмысленным, прикованным к перламутровому шарику, и это было чертовски страшно. Там, из глубины его голубых глаз, в наш мир смотрело что-то иное. Мои ладошки покрылись холодным потом. Секунда – и его взгляд снова беспечно елозит по комнате в поисках чего-то яркого и привлекательного. Я, словно замороженный, смотрел на него, не в силах принять то, что увидел, за правду, а не буйство моей фантазии. Спустя несколько минут мы вышли из комнаты, оставив двери детской открытыми. Уходя, я смотрел на ребенка еще раз, силясь увидеть этот жуткий взгляд, чтобы самому себе доказать, что не померещилось, но малыш беззаботно размахивал ручками и ножками, смотря куда-то в окно. Оторвавшись от взрослых и улучив момент, когда ребенок не смотрел на меня, я подошел к стене и подобрал прозрачную жемчужину, понимая, что потом может быть поздно.