Андрей Соболев - Високосный год

ВИСОКОСНЫЙ ГОД

Эта история произошла в одном городе, некогда наполненном каштанами. Они росли в нем повсюду. На аллеях, возле небольших домиков частного сектора, были даже каштановые скверы. И вот деревца стали пропадать. Не сразу, постепенно. Год за годом их становилось все меньше и меньше. Красивые, но чувствительные, они стали гнить заживо. А самая красивая городская улица-парк, которая так и называлась – каштановая, похожая на небольшой лес, стала со временем полупустой от насаждений. Старые каштаны почти все засохли, а новые почему-то не принимались.

Говорят, что все деревья впитывают углекислый газ, этот яд производимый людьми и превращают его в живительный кислород. Пока могут перебороть вредные газы, так щедро распыляемые людьми. А вот некоторые деревца поглощают еще и все зло, идущее от нас. Впитывают его своими нежными листьями, пока могут. Пока его еще не очень много. А затем, если они не в силах уже с ним бороться, начинают чахнуть.

Думаете, почему на каштанах время от времени вырастают ежики? Это переработанные и нейтрализованные наши отрицательные эмоции, ненависть, зависть и скорбь. И вот сейчас, каштанов практически не осталось на улицах этого города, про который я хочу рассказать. Теперь его украшают лишь колючие акации. Но на самом деле точнее будет сказать – не украшают, а уродуют. Ведь, что может быть красивого в ощетинившемся иглами дереве с кривым стволом, больше похожем на калеку? Ему не страшны всплески негативных чувств горожан. Они, наоборот, питаются злом, потому как и сами злы.

Но почему же так произошло? Почему стало увеличиваться городское зло, убивавшее и продолжающее убивать каштаны? С чего был взят отчет регресса? Ведь зло, это как разрушение карточного домика. Должен быть сначала первый толчок, пробудивший цепную реакцию разрушения и началом всеобщего запустения. И он был. Ровно сорок лет тому назад произошло то, о чем сейчас пойдет речь. А начиналось все как обычно. С радости и благих помышлений.

Семья Агафоновых была самой простой советской семьей. Жила она на улице Лермонтова, за крайсобесом. Ее глава работал электриком на заводе, хранительница очага трудилась на обувной фабрике, а двое детей, мальчик и девочка, днем посещали школу, а по вечерам пропадали во дворе. Мальчик Павел был шестиклассником и на два года был старше своей сестры Алины.

Жизнь их текла в обычном русле для самой простой семьи со всеми горестями и радостями. Но горестей было не так уж и много, и они являли собой, в основном, что-то несущественное, а радостей было полным-полно. Поездки на дачу, семейные праздники, совместные посещения Старого парка, так нравившегося Агафоновым. Кстати, из-за большого количества растущих в нем крупнолистовых красавцев каштанов. В тени которых на лавочке порой усаживалась вся семья и обсуждала планы на лето или предстоящую поездку на природу. Лишь один нюанс не давал покоя отцу семейства Константину. Это отсутствие собственного автомобиля.

«Как было бы здорово иметь хотя бы старенький «москвич», – размышлял он вечерами. Супруга его Мария упрекала мужа в том, что он не умеет ценить простое счастье, выпавшее на их долю. Ведь и без машины им не плохо живется. В семье царит мир, дети неплохо учатся. А от добра – добра не ищут.

«Да ты представь, – говорил ей Константин, – как мы смогли бы ездить на дачу на собственном автомобиле. Сколько бы экономилось времени, которое мы сейчас тратим в ожидании дачного автобуса на остановке? Сколько мы могли бы увозить с участка за один раз фруктов в багажнике, а не тащить полные ведра «на пупке» до самого дома?»

Константин даже год назад выучился на права в автошколе. Но вот купить машину семья не могла себе позволить. Отбирать у детей возможность ездить на море, хорошо питаться и ходить в кинотеатры и начинать копить Агафоновы не могли. Приходилось Константину сожалеть и ждать. Неизвестно чего. В конце концов он заставил себя даже отказаться от своей мечты. Ну или усыпить ее хоть на время. И без машин живут люди и ничего.

Летели счастливые дни, сменялись недели. Подходила летняя пора. Пора школьных каникул. А значит, больше времени можно будет проводить на природе. На свежем воздухе и дети лучше растут. И вот как-то в конце мая, к семейному обеденному столу подбежал опоздавший на него Павел. Все сидели на своих местах и молча ели сваренный мамой восхитительный суп из куриных потрошков.

«Ты где был», – спросил папа запыхавшегося сына?

«С друзьями по городу гуляли после уроков», – ответил Паша и принялся жадно уплетать налитый мамой суп. Молчание продолжалось не долго, и уже сын спросил отца сам:

«Папа, а что такое ГАЗ – 2410?».

Константин отодвинул от себя пустую тарелку и ответил:

«Да ничего особенного, Паша, а почему ты спрашиваешь?».

«А я сейчас на мелочь, оставшуюся от мороженного и сладкой водички, лотерейку купил на Маркса. Стер значит поле, а там это и написано было. Но тетя тоже сказала, что это ничего особенного».

Паша начал стремительно работать ложкой, а у его отца все поплыло перед глазами. И сын, и кухня со столом и тарелками. Закружилась голова, а в уши ударил какой-то шум, похожий на набат. Пытаясь прийти в себя и глубоко задышав, Константин лишь заметил удивленные глаза жены, пронизывающие Пашку.

А дальше в квартире Агафоновых поднялся шум и крик, которого никогда здесь раньше не было. Даже находящиеся по домам соседи очень были удивлены. А по всему дому разносились гневные слова Константина и успокаивающие крики его жены, затем последовал детский плач. А потом все смолкло. И соседские бабушки, еще более удивленно смотрели в след чуть ли не бегущим от их подъезда Агафоновым. Всем было хорошо видно, что в этой вроде бы благонадежной семье произошел какой-то форс-мажор.

«Не война ли началась с буржуями, – спрашивали друг у друга дворовые старушки, – вы радио не слушали сегодня?».

Вид Агафоновых и правда не мог не пугать. Впереди чуть ли не бежал Константин, таща куда-то заплаканного Павла, а позади за ними торопилась Мария, успокаивая мужа и сама чуть ли не рыдая.

«Да куда это они», – наконец еще раз спросила соседок бабушка Лидия?

«Да это Костик узнал, что Пашка на самом деле не его сын и потащил его топить на пруд», – сострила бабушка Катерина. Она всегда отличалась своеобразным чувством юмора. Поговаривали, что она даже служила в НКВД, в свое время. Ее соседки, остальные лавочные старушки удивленно на нее уставились, и еще с минуту не понимали, шутит она или нет.

Городское отделение милиции располагалось от дома Агафоновых в двух кварталах. На входе, в фойе, за железной решеткой скучал молодой сержант. В здании было тихо. Все двери кабинетов закрыты. На рабочем месте практически никого, кроме этого парня и еще нескольких сотрудников не было. Коротая смену, сержант представлял, как сегодня вечером пригласит на танцы свою соседку Таньку, которая ему давно нравится. И что-то ему подсказывала, что она не откажет. Может быть потому, что как-то по особенному смотрит на него. Ну правильно, он же милиционер, комсомолец. А не какой-то там тунеядец. От размышлений его оторвал шум отворившихся в отделение дверей, за которым несся по пятам крик.