Колин Уилсон - Бог лабиринта

Я знал о популярности Шона среди деревенских красоток, хотя никогда не мог понять причину его успеха у женщин. Шрам и пустые глаза придавали ему отвратительный вид. Мои сестры прозвали его Циклопом. Меня вдруг охватило напряженное ожидание и жгучее любопытство: что же он намерен с ней делать в амбаре, хотя об этом нетрудно было догадаться. Мне приходилось наблюдать, как он направлял напряженный орган нетерпеливого жеребца в кобылу, и у меня не было сомнения, что он хорошо владел своим собственным инструментом. Но я не знал ничего о совокуплении мужчины и женщины, и теперь решил, раз уж предоставилась такая редкая возможность, заполнить этот пробел в моем образовании. Поэтому я направился к амбару с сеном, где должно было состояться их свидание, и взобрался на сеновал, где хранились мешки с бобами и тюки корма для скота. Весь пол был покрыт соломой, которая очень приятно пахла. Я догадался, что они будут заниматься любовью именно на этом естественном ковре, но на случай, если кто-нибудь из них вздумает поднять голову вверх и взглянуть на сеновал, я спрятался там в самом дальнем углу за мешками.

Спустя полчаса пришел Шон и начал вилами сгребать сено. Я не мог видеть его, но сразу узнал по голосу, когда он запел «Молли Малоун». Затем он подошел к сеновалу и забросил туда вилами огромную охапку сена, которую позже разбросал и разровнял на полу в нескольких ярдах от того места, где я спрятался. Я догадался, что они собираются справлять свою свадьбу прямо здесь, на сеновале, а не внизу, на полу амбара.

Несколько минут спустя вошла Миноу, и некоторое время снизу не раздавалось ни звука. Я поднялся на колени и выглянул из-за мешков: они стояли у дверей, и она обнимала его за шею. Затем они заговорили шепотом, и он указал на лестницу, прислоненную к сеновалу. Я прилег и закрыл глаза, чтобы они подумали, что я сплю, если случайно заметят меня здесь. Он поднялся первым, затем повернулся и помог ей сойти с лестницы. Света было мало, но я мог видеть их довольно хорошо. Он встал спиной к стене, а она закинула обе руки ему за шею, и припала к нему в долгом поцелуе. Затем она сняла руку с его шеи и одним резким движением развязала веревку у него на поясе. Его брюки сползли вниз до колен, оголив огромные и волосатые ягодицы, повернутые ко мне. Ее рука, находящаяся между их телами, начала совершать какие-то странные энергичные движения, и я мог только догадываться, чем она там занимается. Затем она внезапно опустилась перед ним на колени, и ее лицо исчезло за его бедром. Я увидел, как обе его руки судорожно вцепились ей в голову, а его ягодицы пришли в движение. Потом он взмолился: «О-о-о! Хватит! Или я сейчас не выдержу!» И они застыли в такой позе еще на минуту, никто из них не двигался. Пока она стояла на коленях, склонив голову, он возился с краем ее платья. Затем она встала на ноги, а он стал стягивать ей платье через голову. Чтобы помочь ему, она подняла обе руки кверху, он сейчас был похож на горничную, раздевавшую свою хозяйку. Он наконец стащил с нее платье и тщательно сложил его на полу. И когда он повернулся боком, я увидел его инструмент любви, торчащий, как каланча, и при каждом его движении этот столб слегка покачивался. Он был не таким огромным, как у жеребца, но превосходил по размерам все другие, виденные мной раньше. Тем временем он поднял вверх ее сорочку, и я смог увидеть ее обнаженную фигуру с соблазнительно круглыми формами грудей и бедер. Я с трудом поверил своим глазам: как может сочетаться такое некрасивое лицо с такой прекрасной фигурой! Пока она стояла совершенно голая, он приблизил лицо к ее груди и начал покусывать и сжимать губами ее соски, а ее руки обхватили его столб, который был достаточно велик, чтобы на нем поместились ее ладони. Затем они оба повалились на сено. Я приподнял лицо над мешками, но увидел немного, так как они глубоко провалились в сено, а свету там было мало – на сеновале царил полумрак. Внезапно она издала резкий крик, и я, испугавшись, что она заметила меня, нырнул снова за мешки, и услышал, как он успокаивает ее, но она снова вскрикнула, но уже не так громко. Сено шуршало, как будто там возились сотни крыс, а она продолжала издавать крики и стоны, будто ей было очень больно. Затем шуршанье и возня стали такими бурными, что я не выдержал и выглянул снова из-за своего убежища и увидел, как он энергично двигал своими ягодицами над ней, будто намеревался пробуравить дырку в полу, а ее ноги согнулись в коленях и обхватили его спину. Затем она попыталась закричать еще раз, но он зажал ладонью ее рот, и движения его ягодиц прекратились. Они лежали совершенно спокойно и неподвижно, затем он глубоко вздохнул. Она убрала ноги с его спины, и некоторое время он продолжал лежать на ней совершенно неподвижно.

Я должен признаться, что все это вызвало во мне возбуждение, которое прошло еще до того, как они перестали двигаться. Все уже закончилось, и я надеялся, что они сейчас оденутся и позволят мне выпрямиться. Но молчание затянулось, и я подумал, что они заснули, но боялся шевельнуться и посмотреть, спят ли они или нет. Так прошло еще минут десять. Они снова начали двигаться, шуршанье сена возобновилось, и я сделал вывод, что они снова принялись за свои амурные дела. Я осторожно выглянул из-за мешков и увидел, что мое предположение верно только наполовину, так как он продолжал лежать, как сраженный гладиатор, а она, опершись на ноги и руки, склонилась над ним и, казалось, пыталась раздуть угасший костер, вернуть к жизни тлеющие огоньки углей. Через несколько минут ее усилия принесли плоды…

Эсмонд описывает эту сцену в амбаре так долго, что нет смысла цитировать его здесь полностью. Девушка оказалась нимфоманкой, хотя Эсмонд был еще слишком неопытен, чтобы знать это. Она вдохновила для дальнейшей активности своего кавалера еще три раза и, наконец, оставила его спящим в амбаре так крепко, что Эсмонду удалось незаметно прошмыгнуть мимо него неузнанным.

Но событие, происшедшее после сцены в амбаре – поворотное в судьбе Эсмонда, – должно быть приведено здесь. Он признался, что не смог увидеть то, что происходило между Шоном и Миноу в копне соломы, но звуки были такие красноречивые, что не обязательно было смотреть. И теперь, увидев девушку нагой, его единственной мыслью было, как самому переспать с ней. Мысленно он все время возвращался к поразительной красоте ее фигуры, которая потрясла все его существо. До этого ему казалось, что греческие скульпторы преувеличивают красоту женского тела. По дороге домой ему внезапно пришла в голову мысль, что можно шантажом заполучить ее в постель: ему достаточно только пригрозить ей, что расскажет своей сестре о ее шашнях с конюхом. Он зашел к себе в комнату, умылся, причесался, очистил с одежды пыль, затем направился прямо в комнату Миноу. Убедившись, что вокруг никого нет, он открыл задвижку и заглянул в комнату.