Андрей Грамин - Суженый смерти

– Саша, – тихо сказала она.

Он поднял голову и холодным, стальным взглядом смерил несостоявшуюся жену.

– No entiendo, – слишком жестко ответил он, нахмурившись. И неестественный тон, и привычный поворот головы на имя, только больше удостоверили Милу в правоте догадки, кто перед ней.

– Саша, это ты, – это был не вопрос, а утверждение. Хотя Свечкин изменился до неузнаваемости, она узнала его по голосу, который был бы ей родным и через столетие. Так же родны были лица на фото: дядя Валера и тетя Тая, знакомые с детства родители ее первой любви…. Она заворожено смотрела в лицо Свечкина, как будто стараясь запомнить каждую черточку и унести с собой. Она любовалась им.

Он хранил молчание, не отводя взгляда.

– Саша, зачем ты так со мной?

– Узнала таки… – констатировал он.

Она сломалась и заплакала. Мила до сих пор чувствовала вину за предательство, совесть давала о себе знать все эти годы. Она была уверена, что он погиб в Чечне. Она не допускала мысль, что человек, испытывая такие сильные чувства, какие испытывал Свечкин, не будет по возвращению домой искать встречи. Он должен был это сделать для выяснения причины поступка, почему же с ним так поступили. Она не учла одного, Александр не был похож на большинство, и считал для себя унижением напрашиваться к кому-то на встречу. Тем более он вычеркнул Милу из своей жизни как пройденную главу. А она давно уже его похоронила, и страдала душой, считая себя невольной виновницей смерти, убедив себя, что он потерял вкус к жизни после ее письма. Это было глупо, но совесть всегда находит для нас обвинения, и там не так уж важно, имеют ли они под собой почву, потому как одинаково сильно причиняют боль, вне зависимости от своей реальности или не реальности. Мила считала Свечкина умершим, исходя не только из глупых доводов совести. Ей в этом немало помог дядя Александра, объявивший племянника без вести пропавшим, по его же конечно просьбе. Александр не хотел возвращаться к прошлой жизни, и, уезжая во Францию, просил дядю отвечать на все наводящие вопросы именно так. Мила пришла в гости к Свечкину-старшему через год после демобилизации Александра, очень желая того увидеть. Тогда брак Милы дал первую трещину. Именно из-за ответа дяди она не стала больше искать свою первую любовь, почти смирившись с потерей. Слух о гибели (пропаже) Александра прозвучал эхом по его знакомым, те справили знатные поминки, и не далее как через полгода после того забыли о существовании товарища. Так всегда бывает, жизнь-то продолжается…. Может, будь Александр жив, Мила не корила себя так за проступок. Она бы думала, что Свечкин рано или поздно будет счастлив с другой, испытывая при том некую долю ревности. Зная же, что человека не вернешь, и жизнь никогда не подарит ему счастья или умиротворения; зная, что дорогой тебе человек умирал, считая тебя тварью – это было выше сил простой девушки. Лишь потому совесть мучила ее более десяти лет. И поэтому сейчас она плакала, не отдавая себе отчета в истинной причине слез; просто это было для нее актуально в тот момент. Так выходило горе.

– Прости меня, Саш, – ни всхлипов, ни рыданий. Слезы, оставляя дорожки, текли по щекам, скатывались с подбородка и исчезали в тонкой английской шерсти свитера.

– Меня теперь зовут Анри Дю Труа, я гражданин Французской республики. Саша Свечкин умер тогда, когда получил твое письмо в три строки, – он грустно улыбнулся.

– О чем ты? – она не могла до конца понять смысл его слов, мешали эмоции. Он – француз? Но как?

– Я говорю, что твой знакомый умер. Саши Свечкина больше нет. Сечешь? – он подкурил сигарету.

Мила поежилась от холода его глаз, слезы прекратились так же внезапно, как и начались. Если бы при встрече он раскрыл объятия, она бы кинулась ему на шею; если бы он ее оскорбил, она бы ушла. Он же смотрел на нее как на чужую, и в его взгляде не было ни любви, ни ненависти, ни обиды, ни радости встречи. Там не было ничего кроме холода. Чужой. Он стал чужим, и она это прекрасно поняла. Она удивлялась таким переменам, помня его пылким влюбленным, счастливым мальчишкой. Сейчас же перед ней сидел жесткий мужик, ледяной и мрачный. Вроде он, но и не он вовсе.

– Но это же ты… – она не верила такому холоду.

– Я? Я даже внешне не похож на того паренька, каким был когда-то. Тогда во мне насчитывалось больше ста килограмм мышц, сейчас же едва восемьдесят наберется, и то костей да сухожилий. Тогда я был совсем мальчишка, сейчас уже виски седеть начали. Тогда я верил в радость жизни, теперь от этой «радости» ранние морщины на лице…. Я уже не я.

Недолгая пауза.

– Так ты серьезно француз? – Мила поняла, что продолжать тему бессмысленно. Она успокоилась, и теперь наблюдала за Александром с любопытством и какой-то тихой радостью, наверное, возникшей от неожиданности встречи.

– Да. Теперь.

– Но как?

– Дали гражданство.

– А шрам? Война?

– Она самая…. Но не будем об этом, ни к чему.

– Ты такой красивый… – она чуть прикрыла глаза.

– Спасибо. Жалеешь о чем-то? – голос отдал сарказмом. Он встретил ее взгляд.

– Нет… просто… – она стушевалась.

– Вот и хорошо, что не жалеешь. Говорят, если долго смотреть в бездну, она сама начинает смотреть на тебя. То же самое и с прошлым. Оно затягивает. Если постоянно оборачиваться, будешь спотыкаться, – он закурил.

– Мудро, – грусть в нотках. – Женат?

– Нет. И некогда было – я военный. Десять лет на службе республики, – Александр понимал, что все еще небезразличен Миле; конечно, не так как тогда, но все же оставалась какая-то нежность и привязанность к нему. К нему ли? Или же к тем годам? Один только Бог знает женское сердце. Именно поэтому Свечкин и не гнал ее, жалея. Он видел раскаяние и душевную боль, с которой задавались вопросы.

– Надолго в России?

– Не знаю. Думал, вернусь навсегда, а теперь теряюсь в решениях. А ты сама как? Что в жизни поменялось?

– Да как все живу. Дом, семья, двое мальчишек. Я домохозяйка, муж добытчик.

– Первый брак? – Александр технично избежал упоминания о своем бывшем друге.

– Первый, – она опустила глаза.

– А здесь что делаешь?

– Бабушкину могилу ищу. Она где-то на этом участке. Давно не была. Разведка боем, так сказать. Если найду, то в выходные приеду с сыновьями, порядок наведем.

– Понятно, – он встал. – Уже десять, мне пора.

– Я на машине, давай тебя отвезу, куда скажешь, – она с надеждой посмотрела на мужчину.

– За мной к тому перекрестку такси приедет, – он махнул рукой в сторону. – Прощай.

Александр, не дожидаясь ответа, развернулся спиной. Ему этот разговор причинял неудобство и заставлял копаться в памяти, чего совсем не хотелось. Он не хотел тревожить старые раны.

– Прощай? – она в два скачка нагнала его и, дернув за руку, развернула к себе лицом. – Прощай? Мы что, больше не увидимся?