Арон Гирш - Туманы янтарного берега

Однако то, с какой частотой проводница стала перемещаться по вагону, становилось понятно, что что-то должно было случиться, и судя по своему опыту детства, Лев приходил к выводу, что вскоре должно было быть объявлено о прибытии.

Проводница ещё несколько раз прошла по вагону, прежде чем сделала заявления о прибытии в течение следующих десяти минут. Лев, услышав это заявление, вновь сверился со своими часами. Выходило так, что его часы спешили больше чем на пятнадцать минут. Уверенности ради, он остановил проводницу и поинтересовался относительно времени, за что был награждён пристальным, подозрительным взглядом, как если бы задал захваченной рутиной женщине «загадку Свинкса Египетского»

Впрочем, удивление во взгляде женщины очень быстро сменилось осуждением. Было ясно, что проводница подумала, будто Лев страдал сильным похмельем после тяжкой попойки. Такие ситуации были самыми распространёнными причинами утренней растерянности российских пассажиров в поездах, поэтому осуждать проводницу Лев не стал. Он лишь ещё раз прошёлся рукой по своему подбородку, ощущая непривычную колкость щетины и понимая, что его внешний вид теперь способствовал тому, как его могли воспринимать окружающие.

В действительности, часы мужчины спешили на шестнадцать минут, и он уже собирался в очередной раз подвести их. Однако, вспомнив, что эту не хитрую процедуру он уже проделывал несколько раз за последние дни, Лев пришёл к выводу, что каждая такая «модерация» лишь усугубляет точность работы хронометра.

Вокзал, куда прибыл поезд, оказался на удивление интересным местом. Оказавшись на пироне, Лев отметил, что яркое солнце, лучи которого буквально заливали пространство, создавая в отдельных местах причудливые тени, на самом деле не сильно грело. Тем не менее, для начала октября, когда в Екатеринбурге уже нормой является снег и гололёд по утрам, здесь было очень тепло. Это обстоятельство лишний раз напомнило мужчине о неизбежной необходимости в акклиматизации. Радовало то, что прибытие в Янтарное не было простой прихотью, а так как все обстоятельства сложились таким образом, то и предстоящие неудобства воспринимались как нечто само собой разумеющееся.

Огромное количество преимуществ, которое также способствовало выбору места своего пребывания, начало проявляться уже при выходе с вокзала. Народу здесь практически не было, это ни в какое сравнение не шло с вокзалом Екатеринбурга, с его вечными толпами, непроходимой, наглухо забитой парковкой и шумной автодорогой по улице, прилегающей к самому вокзалу.

Здесь же Лев почувствовал себя так, как если бы он совершил простую поездку на маршрутном такси. Все те люди, которые также вышли на этом вокзале, очень быстро разбрелись в самых разных направлениях. Кого-то встретили на автомобилях, кто-то уверенным шагом удалился в одному ему известном направлении.

Лев нашёл скамейку, стоявшую вплотную к внешней стене здания вокзала, здесь же, из-за самой стены, образовывалась длинная тень, укрытие от янтарного солнца, которое, как казалось, вознамерилось буквально ослепить не привыкшего к такому жителя северного региона.

Лев вынул свой смартфон, вызвав электронную записную книжку, он быстро отыскал заметку с номером телефона человека, жителя посёлка Янтарное, с которым он договорился о найме жилого дома. Человека звали Ян, и он обещал встретить Льва по его прибытию. Лев, решая вопрос с наймом жилья, согласился на цену, несколько выше тех, что предлагались в посёлке. Хотя, предложений было совсем не много, но и спрос был ещё меньшим. Собственник был рад столь неожиданному нанимателю.

Оказалось, что Ян задерживался, но когда Лев позвонил ему, тот уже был в пути, по крайней мере так он сказал. Оказавшись на вокзала в совершенно незнакомом городе, Лев решил воспользоваться представившейся ему возможностью просто пройтись неподалёку от здания, осмотреться, и тем самым скрасить вынужденное ожидание.

Климат в Янтарном был совершенно особенным, зима, казалось, и не намеривалась объявляться на пороге этого края. Так как здесь проживало совсем не много людей, то и на улице не было снующих толп. Лев лишь периодически видел единичных прохожих, которые в гордом одиночестве шагали в одном только им известном направлении.

Рассматривая архитектуру Лев уже не в первый раз заметил, что несмотря на подавляющую массу убогих, однотипных строений, возведённых здесь уже советским режимом, в некоторых местах то и дело проклёвывались примечательные формы старинных зданий классического европейского стиля. Некоторые такие здания были отреставрированы, но это коснулось далеко не всех исторических конструкций. Большинство остроконечных крыш были поблёкшими, облезлыми и запущенными. Казалось, будто на эти строения, несмотря на проявленную ими, завидную стойкость, всё-же распространилась «инфекция» от окружающих зданий поздней постройки. Наблюдая за этим явлением, Лев приходил к выводу, что напряжённость отношений между «посредственностью» и «примечательностью» существовала не только в социуме, между людьми. Культурные коллизии неминуемо сталкивались во всех проявлениях, включая жилищное строительство. Ещё незадолго до своего убытия из Екатеринбурга, Лев просматривал многочисленные фотоснимки современного Калининграда. Среди прочего, ему удалось найти работу какого-то исследователя по истории архитектуры восточной Европы. Отдельные главы многостраничной работы были посвящены феномену отражения идеологии в монументальных произведениях искусства. В качестве наглядного подтверждения приведённых доводов, исследователь прилагал длинную серию фотоснимков одних и тех же мест в Калининграде, в тот период, когда это ещё был величественный Кёнингсберг, и затем – периода советской оккупации. В результате, можно было воочию увидеть, как большинство выдающихся, с точки зрения архитектуры, объектов исчезли, уступив место «бетонным параллелепипедам» с безликими стенами, испещрёнными одинаковыми оконными отверстиями, и выкрашенные в одинаково-серый цвет

Лев, рассматривая проделанную кем-то работу, опираясь на предоставленный анализ, провёл собственную параллель. Он углядел недвусмысленные аналогии между индустриальной советской застройкой в Калининграде и тем, как распространяется опухолевый процесс. Скромные познания в «теоретической онкологии» позволяли мужчине прийти к ещё более осмысленному заключению. Безусловно, многие старинные города мира столкнулись с проблемой современной застройки и упадка исторических памятников архитектуры. Однако, если большинство городов Европы, сталкиваясь с подобной проблемой, осуществляли программы городского районирования, застраивая территории так, чтобы минимизировать эстетический ущерб культурному наследию, то в Советском союзе о подобных материях не заботились. Безусловно, массовое распространение однотипных жилых домов преследует свои, и «на поверхности» – социальные цели, однако при должном подходе, нарастающая застройка может быть обращена в «доброкачественную опухоль» Эта аналогия была связана с тем, что именно доброкачественная опухоль, даже при довольно высоком темпе своего роста, остаётся в собственной капсуле. По мере своего роста, такая инкапсулированная опухоль конечно смещает и сдавливает всё вокруг, причиняя свои неудобства, но не происходит самого худшего – уничтожения всего окружающего. Поэтому, при необходимости, такой очаг может быть легко удалён. В случае же с советским периодам Калининграда, да и многих других городов России, обладавших своим историческим наследием, здесь «опухолевый рост» протекал по злокачественному типу, когда отсутствует «капсула» – разграничительная линия, и всё новые формы растут пролиферативно, внедряясь в окружающее пространство, не считаясь ни с функциональными, ни с какими другими факторами. Постепенно, такая пролиферация буквально поглощает окружающие ткани, ассимилируя их, уподобляя себе. Последствия такого процесса куда страшнее, поскольку за неимением разграничительной линии, этот процесс не оставляет надежд на определение.