Джим Батчер - Белая ночь

Меня спас Мыш. Он поднялся, подошел к двери и вопросительно посмотрел на копа.

— Господи, ну и махина, — сказала она и чуть отодвинулась от него.

— Да вы не бойтесь, он добряк, правда, — заверил я ее, потрепав Мыша по холке.

Мыш одарил ее белозубой ухмылкой, сел и подал ей лапу.

Она рассмеялась и пожала ее. Потом дала Мышу понюхать ладонь и погладила его.

— Да вы тоже умеете ладить с собаками, — заметил я.

— Я сейчас прохожу курс обучения для работы в подразделении К-9, — подтвердила она.

— Вы ему понравились, — сказал я. — Это необычно. Он обыкновенно побаивается чужих.

Она улыбнулась.

— О, мне кажется, собаки понимают, когда нравятся кому-то. Они умнее, чем люди считают.

— Видит Бог, иногда даже мне далеко до них, — я вздохнул. — А с какими породами вы там в К-9 работаете?

— Ну, это зависит от характера работы, — улыбнулась она и пустилась в подробное рассуждение об оптимальных для полицейской работы породах собак. Время от времени я задавал ей наводящие вопросы или просто кивал, а Мыш демонстрировал умение сидеть, лежать и перекатываться на спину. Ко времени, когда вернулся охранник с моим удостоверением и извиняющимся выражением лица, Мыш валялся на спине, выставив лапы вверх, а коп чесала ему пузо и рассказывала трогательные истории про встречи с бродячими собаками в детстве.

— Сэр, — заявил охранник, возвращая мне ключ и лицензию и стараясь делать при этом вид, будто он не избегает прикасаться ко мне. — Я приношу свои извинения за доставленные неудобства, но вы не проживаете в этом доме, а следовательно, должны были отметиться на входе — так положено.

— Очень на него похоже, — буркнул я. — Вечно он о таких вещах забывает. Наверное, мне стоило позвонить, убедиться, что он вам сказал.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Мне не хотелось вас беспокоить. Но до тех пор, пока у нас не будет письменного заявления от мистера Рейта, в котором он подтверждает ваше право на беспрепятственный вход в квартиру, я вынужден просить вас покинуть помещение. Я понимаю, это бумажная формальность, но боюсь, обойти это требование невозможно.

Я вздохнул.

— Этого можно было от него ожидать. Нет, я понимаю, сэр, вы просто выполняете свою работу. Позвольте мне только прогуляться в туалет, и я уйду.

— Не вижу возражений, — кивнул он. — А вы, мэм?

Коп оторвалась от Мыша и внимательно посмотрела на меня. Потом тоже кивнула, и они с охранником направились к лифту.

Я запустил Мыша обратно в квартиру, прикрыл дверь и прислушался. В целом свете не осталось для меня ничего, кроме звука и тишины.

— Вы уверены? — спрашивала коп у охранника.

— О, совершенно, — заверил он ее. — Томас вообще со странностями.

— Он водил сюда мужчин?

— Раз или два, — ответил тот. — Этот дылда новый, но ключ у него подлинный.

— Он мог его украсть, — возразила коп.

— Воришка-гей баскетбольного роста, идущий на дело с собакой? — удивился охранник. — Что ж, проверим на выходе, не выносит ли он холодильник. Если Рейт хватится чего-нибудь, мы наведем его на этого парня. Он снят у нас на видео, у нас есть копия его водительского удостоверения — никуда не денется, если то.

— Если они состоят в связи, — не успокаивалась коп, — чего же тогда этот ваш Рейт не внес своего дружка в список на вход?

— Вы ведь знаете этих голубых — они не от мира сего, — хмыкнул охранник. — Он только свою задницу прикрывал.

— Можно сказать, и так, — сказала девица.

Похоже, охранник не заметил иронии в ее голосе.

— В общем, так. Мы за ним присмотрим.

— Уж будьте добры, — попросила коп. — Мне все это не нравится, но если вы так уверены…

— Не хотелось, чтобы эти голубые устраивали скандал. Да и никому этого не хочется.

— Видит Бог, — нет, — без особого энтузиазма согласилась коп.

Я осторожно закрыл дверь до конца и повернулся к Мышу.

— Господи, благослови упертых.

Мыш удивленно склонил голову набок.

— Упертые видят нечто, о чем они подозревали — и сразу перестают замечать все остальное, будь оно хоть у них перед носом, — объяснил я ему. — Наверное, потому они и такие упертые.

Судя по невозмутимому виду Мыша, его это не слишком огорчило.

Я вернулся в оружейную, включил свет и уставился на пробковую доску с висевшими на ней картами, записками, фотографиями и схемами. Времени на то, чтобы разобраться во всем этом у меня не было.

Я закрыл глаза, убрал выстроенные у меня в мозгу барьеры (давненько я этого не делал) и послал в самые недра своего сознания короткую команду:

Запомни.

Я открыл глаза, подошел ближе к стене и внимательно отсканировал ее взглядом, не пытаясь вникнуть в содержание увиденного. Все это заняло не больше минуты. Покончив с этим, я выключил свет, забрал свои вещи и вышел.

При выходе из дома я задержался у столика охраны. Парень с извиняющимся лицом кивнул и дал рукой знак проходить. Мы с Мышом покинули в дом, ни на минуту не сомневаясь в своей гетеросексуальности.

А потом я сел в Жучка и отправился домой посоветоваться с падшим ангелом.

По дороге домой я купил гамбургеров — четыре штуки мне и четыре Мышу. Еще я купил луковых колечек, но Мыш не получил ни одной, потому что мой костюм высшей химической защиты находился в чистке.

Мистер же, как старший по званию, получил одно колечко. Он откусил кусочек, с минуту погонял остаток по полу кухни, а потом помурлыкал у двери, чтобы я выпустил его на вечерний променад.

Когда я покончил с ужином, было уже начало одиннадцатого, и я потешил себя мыслью, не отложить ли мне дальнейшие следственные действия до завтра. Что-то в последнее время ночные вахты даются мне немного труднее, чем в те славные времена, когда мне только-только исполнилось двадцать, и во мне бурлило то, что мой старый наставник Эбинизер МакКой называл «уксусом».

И дело не в том, чтобы просто не заснуть. Ну, конечно, в те дни мне было проще не обращать внимания на усталость и сохранять концентрацию. Но это я худо-бедно могу и сейчас — вот отходить от подобных авралов теперь сложнее. Каждая бессонная ночь обходится мне теперь в пару дней ограниченной работоспособности. Ну, и все травмы и ранения последних лет тоже сказываются. Будь я нормальным смертным, я бы давно уже ковылял на негнущихся ногах, охая от боли, как профессиональный футболист или, там, боксер к концу карьеры.

Но я не нормальный смертный. Те мои свойства, благодаря которым я могу заниматься магией, радикально увеличивают продолжительность жизни, а также помогают постепенно исцелиться от ранений, которые у нормального человека сказывались бы до самого конца. Не то, чтобы это слишком уж помогает мне в обычной, повседневной деятельности, но с учетом всего того, что досталось на долю моего многострадального тела, я рад и этому. Могло быть и хуже. Потеря руки — тяжелый удар для любого. Жить три или четыре столетия без перспективы рано или поздно восстановить ее было бы совсем, как это нынче говорится, западло.