Наталья Иртенина - Застенок

Через несколько минут подъехал милицейский уазик. Романа наконец поставили прямо, и один из ментов обшарил его.

– Пустой, – бросил он.

Романа бесцеремонно запихнули внутрь, подтолкнув коленом под зад. Машина тронулась.

– Послушайте, это какая-то ошибка. За что меня арестовали? – Роман попытался отстоять свои права.

– Во-первых, не арестовали, а задержали, – ответил ему молодой парень. Те двое, что схватили его, остались у цветочной палатки. – А во-вторых, разберемся.

Парень чему-то улыбался – наверное, своему первому в жизни настоящему задержанию. А чтобы придать себе серьезный вид, хмурил брови. Сочетание улыбчивости и нахмуренности делало его забавным, но Роману было не до веселья.

Он перебирал в памяти события последних дней, недель и месяцев, но ничего криминального в своей биографии не находил. Чем он мог заинтересовать родную милицию? Его одолевали ужасные предположения, одно хуже другого.

Ехали четверть часа. Круто свернув вправо, машина переползла через маленький выгнутый мостик. Роман безучастно смотрел в окно. Быстрая городская речка делала здесь резкий изгиб, набережная и невысокая ограда за ней, повторяя контур излучины, образовывали полукруг. Уазик въехал за ограду и затормозил. Собственно, это была не ограда, а простой деревянный забор, но его окраска озадачивала своей неуместностью – желтый, белый, зеленый, красный и черный цвета чередовались вертикальными полосами. Роман подумал, что это похоже на забор детского сада.

– Вылезай, – парень ткнул его в плечо.

Сказать это было проще, чем сделать – согнувшись в три погибели, в наручниках, скрепивших руки за спиной.

– Терещенко, едрена вошь, зачем в лужу-то загнал? – недовольно закричал мент, вылезший из машины первым. – И так подошвы отклеиваются.

– Дык, товарищ капитан…

– Я уже три года товарищ капитан. Чтоб это в последний раз, слышь, Терещенко?

– Так точно, товарищ капитан.

Роман осторожно спустил ногу в лужу, она оказалась довольно глубокой. Ботинок тотчас промок. Романа повело в сторону, нога подогнулась и, не удержавшись, он шлепнулся в грязную жижу. Макнуться лицом в лужу помешал вовремя выставленный локоть.

– Чтоб тебя!.. Терещенко! Иди помоги…

Романа вытянули из грязи, поставили на ноги.

– Что ж ты на ногах-то не стоишь? – спросил старший по званию и снял с него наручники. – Пошли, доходяга.

Разминая затекшие руки, Роман оглядел себя. Вся правая нога и рука были измазаны грязью. «Водная инициация по полной программе», – равнодушно подумал он, поднимаясь по ступеням крыльца.

В сочетании с расписным изгибающимся забором двухэтажное продолговатое здание действительно походило на детский сад. Только почти все окна забраны решетками.

– Поймали? – спросил дежурный, зевая.

– Ну! – ответил капитан. – По Мухоморову душу явился. А Мухомор у нас давно оприходован, – рассмеялся он, скривив физиономию.

На кратком дознании, устроенном тут же, у Романа выяснили имя, место жительства и род занятий.

Он опять попытался выяснить смысл происходящего.

– Гражданин Полоскин, вы задержаны до выяснения соответствующих обстоятельств. Все остальное сможете узнать у следователя, – объявил ему дежурный. – Горшков! Где тебя черти носят?… Горшков!

– Да здесь я, здесь, – из-за угла вынырнул заспанный детина в форме.

– Отведи задержанного.

– Ладно.

– Да не ладно, а так точно.

– Ну, так точно, – лениво ответил детина.

Он вцепился Роману в плечо и подтолкнул вперед. Через три шага задержанный споткнулся о незамеченную ступеньку и рухнул на четвереньки, чуть не угодив лбом в стену.

– Ты гляди! – раздался сзади удивленный голос капитана. – Вроде спиртом не разит, а второй раз уже с ног валится. Ну, нар-род!

– Зенки-то разуй! – буркнул детина. – Я за твои навески отвечать не собираюсь.

– Я разве жалуюсь? – растерянно спросил Роман.

– Знамо дело, – хмыкнул детина. – Царапинку посодют, а потом вой на всю округу – пытают их, понимаешь, в органах.

От одного торца здания к другому тянулся коридор с редкими дверями кабинетов. Пройдя вдоль стены, окрашенной в те же цвета, что и забор, задержанный и конвоир свернули на лестницу. На втором этаже был точно такой же коридор, но с облезлыми стенами. Только в левом крыле двери были металлическими. Детина повозился с замком, а затем тычком впихнул Романа внутрь. Дверь с лязгом захлопнулась.

Если когда-то это здание и было дошкольным воспитательным учреждением, то очень специфического свойства. Конура, куда водворили недоумевающего гражданина Полоскина, имела идеально квадратные очертания и освещалась через малюсенькое окошко чуть ниже потолка, перечерченное толстыми прутьями решетки. Перепиливать решетку стоило лишь из чисто теоретических интересов – пролезть в окошко могла разве что такса.

Роман с любопытством, замешанном на почти мистическом трепете интеллигента перед местами лишения свободы, оглядывал свое временное пристанище. На одной из стен располагался рисунок. Толстым грифелем либо углем какой-то бывший сиделец вывел причудливую восьмилепестковую фигуру. Внутри фигуры затейливо чередовались вставленные друг в друга круги, квадраты, вытянутые треугольники. Словно вспышками черных молний, эта геометрическая матрешка перерезалась уверенными вогнуто-выпуклыми линиями. Роман долго не мог отвести взгляда от сложной настенной композиции. Будь у него под рукой краски, он заполнил бы пустые пространства фигуры яркими цветами – белым, зеленым, желтым, красным и… Он запнулся на внезапной мысли. Те же цвета он видел на заборе и на стенах первого этажа. Глупость какая, подумал он. Ну откуда у рядового милицейского отделения эти смешные потуги на эзотеричность облика и содержания? С какого перепугу простая отечественная ментовка изображает из себя архитектурную мандалу – сходящиеся к центру уровни, соединенные ступеньками и расписанные в священные цвета буддизма?

Роман оторвался от рисунка и опустился на единственный предмет мебели. Металлическая кровать с щуплым матрасом и подушкой, более всего похожей на блин. Кажется, это называется нары, сообразил Роман. Гражданин Полоскин, ранее не судимый, имел очень слабые представления об интерьере тюремных помещений. Однако что-то ему подсказывало, что нары должны стоять у стены, а не по центру тесной конуры.

Это не влезало уже ни в какие ворота. Наваждение продолжалось. Роман скинул кроссовки, подтянул ноги и уселся в позе лотоса. Если следовать логике, которую ему подсовывает эта самозванная мандала, то сейчас он находится в священном ее центре, а нары – это «мозг мандалы», где он должен принять посвящение в высочайшую мудрость мира. Посвящаемый в момент инициации оказывается в сердцевине Вселенной, и на его голову изливаются все благодатные энергии Космоса. Значит, неспроста он сюда попал. И все это напрямую связано со Стариком. С Учителем. А значит, и Учение не заставит себя ждать. Впрочем, Роман догадывался, что ему уготовано. В «мозг мандалы» вступают затем, чтобы осознать себя божеством.