Наталья Иртенина - Зов лабиринта

«А вы, лейтенант?» – «Я, шеф?» – «Ваши ощущения?» Куницын криво ухмыльнулся. «Увидишь такое, и не то еще почудится. Но здесь явно поработал какой-то псих, а у них, – он пошевелил пальцами в воздухе, – очень нездоровая энергетика». – «Так вы считаете, животное среагировало не на мертвеца, а на убийцу? На нездоровый запах преступника?» – «Насколько мне известно, шеф, кошки на покойников не шипят и не рычат. Я бы даже сказал – наоборот». – «?» – «Когда я учился в школе, у нас в доме у соседей жил кот. Однажды, когда умерла моя бабушка, я застукал паршивца у нее в гробу – он там спал в ногах у покойницы». – «Лейтенант, если вы не в курсе, обычно принято считать, что кошки и собаки остро реагируют на насильственную смерть». Сообщив мнение науки подчиненному, Остапчук повернулся к нему спиной и направился к выходу из «нехорошей» квартиры. А лейтенант растерянно пробормотал вслед начальству: «Бабушке проломили голову террористы в банке, когда она получала пенсию. Ей не понравилось быть заложницей». Из внезапной растерянности его выдернул недовольный голос следователя. «Лейтенант, вы что, собираетесь до ночи тут столбом стоять? Опросите жильцов дома. Что видели, что слышали. И кстати, можете поинтересоваться у них поведением домашних животных на момент убийства и после. У кого они есть, конечно. Это обогатит вашу коллекцию зооисторий. И не забудьте про аквариумных рыбок и хомячков». – «Да, шеф».

И все-таки немедленно приступить к выполнению задания лейтенанту не удалось. Под давлением слезных просьб и молитвенных жестов он вынужден был принять у старушки Иванцовой, густо обклеенной пластырем, заявление о пропаже кошки. «Молодой человек, на вас все мои надежды, найдите ее». Пожилая женщина вздыхала и качала головой. «Симоночка еще молодая, жизни не знает, города тоже не знает. Попадет в плохую компанию. Испортят ее эти… уличные… вы меня понимаете?» Лейтенант все понимал и скрепя сердце дал согласие помочь горю. Иначе мольбы грозили затянуться надолго, и опрос возможных свидетелей автоматически отодвинулся бы как минимум на завтрашнее утро. «А я вам сейчас фотографии Симочки принесу и расскажу, что она любит, а что на дух не выносит. Вы не зайдете ко мне – там нам будет удобнее?… Эти ужасные события совсем меня…»

Днем позже в кабинете старшего следователя раздался тысяча первый за это утро телефонный звонок. Усталый, невыспавшийся Остапчук меланхолично сдернул проклятую трубку. «Да!.. Свидетель?… Сам пришел?… Ах, по радио… местные новости?… Давайте его сюда… И разыщите лейтенанта Куницына, пусть зайдет».

Три минуты спустя следователь уже беседовал со свидетелем Бессоновым – водителем такси, который накануне возил по городу возможную свидетельницу вчерашнего убийства и потенциальную подозреваемую в совершении оного. Иными словами – вдову, ибо к тому времени суток женщина была уже именно ею.

Чуть погодя в дверь кабинета просочился грациозный лейтенант Куницын с блокнотом в руках и молча занял свободный стул. В углу стрекотала клавишами машинистка. «Так вот, ехал я пустой как раз по той улице, и вдруг – она, малость не под колеса». – «Вы можете вспомнить в какое точно время это было?» – «Как не вспомнить. Отлично помню. Половина седьмого была. Ага. Вечера». Остапчук с лейтенантом сдержанно переглянулись, и Куницын чуть заметно кивнул головой, явно удовлетворенный: убийство произошло приблизительно в 18:20. «И вот. Смотрит по сторонам так… непонимающе. Явно не вникает, как здесь оказалась и вообще. Гляжу – крепко не в себе женщина. Сажаю в машину, спрашиваю, куда везти. Сам приглядываюсь – анфас очень знакомый оказался. А она и заявляет: к Минотавру, говорит, поехали. А сама такая… ну никакая…» – «Пьяная?» – «Да нет, не пьяная. Может, под дурью? В смысле, под кайфом. Вся какая-то…растерянная. Точно потерял ее кто-то. И вроде бы бредит: Минотавра… номер…центр, и опять про Минотавра. Нет такой улицы, говорю. И вдруг вспоминаю, где я ее видел. Да на книжках же! Фото автора на задках. „С ее романами вы не заснете до утра!“ У меня как раз одна такая в бардачке завалялась. Ну, думаю, творческий кризис у женщины. Бывает. Крыша легонечко съехала от ударного сочинительства, или чего там». – «Она что-нибудь еще говорила?» – «Еще?… А, да, какие-то цифры. Три и… один. Так и сказала: „Три и один. Тридцать один“. И все. Ну, в общем, я ее по улицам покатал, а потом она попросила остановить у забегаловки на берегу, „У папы Карло“, знаете? Я с нее деньги брать не стал, уж очень дама не в себе была, а только протянул ей эту книжку из бардачка. Автограф, не откажите, будьте любезны. Так она книжку в руках повертела, на свою фотку глянула и мне обратно протягивает: дескать, не понимаю о чем речь, вы меня с кем-то спутали. И убрела. А больше я ее не видел. Это правда, что она мужика своего грохнула? Это у нее точно от творческого кризиса. Решила, значит, попробовать, как оно на самом деле бывает, а не в писульках». – «Большое спасибо, Петр Степанович. Еще что-нибудь добавить желаете? Нет? Тогда подпишите здесь и здесь и можете быть свободны».

Свидетель удалился, гордый выполненным гражданским долгом. Остапчук расслабленно откинулся на спинку кресла, попыхивая трубкой. Машинистка тенью скользнула за дверь. «Как вам это нравится, лейтенант?» – «Бредоподобные изречения подозреваемой, шеф, полностью соответствуют характеру преступления. Нужно выписывать ордер на арест и психиатрическое обследование». – «Вы ее найдите сначала». Следователь цедил слова, явственно давая понять лейтенанту, что для ордера все еще нет никаких оснований, кроме простодушной убежденности водителя такси и его, Куницына, неумных силлогизмов. «Кстати, вы опросили соседей?» – «Да, шеф. Вы были правы. Правда, аквариумов и хомячков в доме никто не держит, но вот морская свинка, спаниэль по кличке Коклюш и дрессированные белые мыши определенно вели себя вчера вечером беспокойно и даже агрессивно. В общем, не так, как обычно». Остапчук задумчиво изрек свое любимое «мгм», и больше добавлять к нему ничего не стал. «Но никто из живущих в доме не видел ничего подозрительного. Равно как и не слышал. Шеф?» – «Идите, лейтенант. Работайте. Мне надо обдумать это дело. Слишком много в нем несуразностей».

«Что он называет несуразностями?» – недоуменно размышлял лейтенант Куницын, покидая кабинет начальства.

А несколько часов спустя Куницын, обильно жестикулируя от возбуждения, отчего казался балеруном, исполняющим стремительный и очень необычный танец рук, докладывал: «Шеф, ее нашли. Ходила по городу в явном беспамятстве. Сопротивления при задержании не оказала. Сотрудник автоинспекции, вызвавший наряд, сообщил: женщина сама подошла к нему и спросила про какую-то карту. Сказала, ей позарез нужна карта лабиринта. Зачем – объяснять не стала. Шеф, тут без освидетельствования не обойтись. Налицо явная шизофрения». – «Диагнозы, лейтенант, не в вашей компетенции. Где она сейчас?» – «Внизу. С ней Грушин. Как всегда, пытается любезничать. Отпечатки пальцев уже взяли». – «Так чего вы ждете? Немедленно ее сюда».