Наталья Иртенина - Зов лабиринта

Они вышли на улицу.

«Не совсем. Скорее под защиту». Ди остановилась и посмотрела на него в упор, глаза в глаза. Следы от ее ногтей тонкими красными нитками расчертили его щеку – три коротких беговых дорожки. Он не смеялся, не улыбался, как обычно – он говорил серьезно. «От кого?» – «Можно я пока не буду отвечать на этот вопрос?» Ди отвернулась и зашагала вперед. «Как хочешь. Мне все равно. Мне совершенно неинтересно, зачем ты за мной ходишь. Хотя я бы предпочла, чтобы ты занялся, к примеру, Матильдой, а не мной». – «Ты себя недооцениваешь». – «Правда?» – «Безусловно. Кстати, может, тебя подвезти? Тут недалеко моя машина». – «Спасибо, я хочу прогуляться». – «Не уверен, что такую скорость можно назвать прогулочной. Ты случайно не занималась спортивной ходьбой?» Ди снова остановилась – резко, как в столб врезалась. «Кажется, ты прав. Я не заметила. Ладно, пойдем прогулочным шагом».

Парочка перешла на умеренную пешеходную скорость. «А что это у тебя?» Никита кивнул на пачку бумаги, которую Ди прижимала локтем к боку. Она ответила предельно честно: «Бред старого осла».

Никита настоял на продолжении и конкретизации. Затащил ее в летнее кафе под зонтиками, силой усадил за столик, заказал кофе с мороженым и выжидательно впился в нее горячим жадным взором.

Ди почувствовала себя маленькой и слабой рядом с большим и сильным. Подобное ощущение легко и просто развязывает язык, но оно же и открывает двери тому, что долго и безвылазно сидело внутри. Ди боялась разреветься и долго сглатывала комок в горле, глубоко дышала и щурила глаза на солнце, чтобы оно прогнало готовые накатиться слезы. Никита придвинул к ней чашку с шариками мороженого и велел: «Заешь». Ди послушно ковырнула ложкой шарики. Разворотила их ровные округлости, размазала по краям чашки, сотворила месиво, похожее на то, которое болталось, как в миксере, у нее в голове. Затем изложила факты – четко, коротко и с упругой безадресной злостью в голосе. Роман «Отражение», автоответчик, черновик сатанинского воззвания к духу тьмы, мнение прокуратуры, собственные ощущения, которые в целом сводились к одному-единственному: «Пропади все пропадом, если я хоть что-нибудь понимаю!»

Реакция Ника была незамедлительной и бурной. «Чума на ваши головы! Зачем ты развесила уши?» Ди несознательно попыталась подавиться мороженым, сделав от неожиданности глубокий вдох. «В каком смысле?» Спросила осторожно, боясь спугнуть лучик света, сверкнувший в серых безнадежных сумерках. Ник с размаху воткнул ложку в свое сливочно-миндальное, расплескал остывающий кофе. «В самом прямом. Кто тебе сказал, что все эти книжки – твои?» У нее отвалилась челюсть – тоже в самом прямом смысле. «Как… это?» – «Боже, ну и дурак. Какой же я дурак! Я был уверен, что это все знали. Совсем из головы вылетело, что Фил был помешан на дурных мистификациях». – «Да что знали-то? Какие еще мистификации?» – «Диана Димарина – литературный псевдоним Фила!»

Ди отнюдь не стало легче от такого объяснения. Несколько секунд она открывала и захлопывала рот, пытаясь совладать со своим речевым аппаратом. «А… а я?» – «А ты сама по себе». – «А фотографии на книжках?» – «Ну я же говорю, Фил любил мистификации. Писательница Диана Димарина – вымышленная фигура, но имеющая реальные очертания – облик, характер, биографию. Он писал, а ты была его, скажем так, полномочным представителем. Его вторым „я“. Понимаешь?» Ди вяло кивнула. «Наверное, я тоже любила дурные мистификации, если согласилась на такое». – «Да уж я думаю, уговаривать тебя не пришлось. Но я не знал, что шутка затянется так надолго. Наверное, для вас двоих это стало чем-то серьезным».

Ди вдруг поняла, что все же выбралась из ловушки. Клетка, ощерившаяся зубьями поднятой решетки, осталась позади. Стало немного легче. Но разгребать эту кучу все равно придется еще долго – если это вообще возможно. Чересчур много в ней навалено хлама – да все тяжелого, неподъемного. Впрочем, начинать нужно с мелочей. Например, таких: «А откуда тебе это известно? Это начиналось до того, как ты уехал?» – «Нет. Позже. Меня уже не было здесь. Как-то раз я написал письмо Филу. С небольшой просьбой… в общем неважно. Он ответил. Сообщил, что ради смеха принялся кропать бульварную литературу и взял для этого твое имя. А до того он писал всякие забавные маленькие штуки. Мне нравилось. Тебе тоже… Конечно, я могу и ошибаться, но, по-моему, ты потому и замуж за Филиппа вышла».

Ди недоверчиво скосила на него глаза. «Потому что мне нравились его литературные опусы?!» Ник взял чашку с уже холодным кофе и выхлебал все одним глотком. «Ну да. У тебя была такая девичья мечта – иметь мужа-писателя. Чтобы быть его музой. Ты сама мне однажды сказала об этом». Ди уже знала, что не сможет удержаться – внезапно в ней проснулись хулиганские настроения. Подперев щеку рукой, она устремила на Ника долгий взгляд с поволокой, а затем раздумчиво, томным голосом протянула: «Почему же ты не стал писателем? Ведь ты хотел, чтобы я была твоей… музой?»

Но он только рассмеялся. Темным цветком в ней распустилось крошечное разочарование – ей не удалось смутить его. Похоже, он вообще непробиваем. Впрочем, она тут же решила, что в веселом его смехе проскользнула-таки напряженная нота. «Бог не дал таланта. Если бы мне досталась муза, я бы не знал, что с ней делать. Поставить на полку и смахивать с нее пыль? Согласись, это было бы слишком уныло». Ди согласилась, но внутренне сочла себя оскорбленной. Продолжая размазывать вторую порцию мороженого, долго глядела мимо Никиты, блуждающим взором перескакивала с места на место, скучно оглядывала прохожих…

…пока не запнулась опять об это .

Несфокусированное человекообразное явление. Оно стояло на тротуаре, прислонясь плечом к стене здания, метрах в двадцати от кафе, и, как и в первый раз, беззастенчиво разглядывало ее. Или их обоих. И его ничуть не смутило то, что она ответно уставилась на него, пытаясь настроить глаза на нужную резкость. Ничего не получалось. Чем дольше она вглядывалась в непонятное видение, тем больше оно расплывалось, становясь просто нечетким пятном. Тогда Ди быстро схватила Никиту за руку и заставила его повернуться. «Вон там. Что это такое?» – «Где?» – «Да вон же, возле зеленого дома, на углу. Стоит и на нас пялится. Я уже второй раз его вижу». – «Там никого нет». – «Как это нет, если я его вижу!» – «Хорошо видишь?» Ди замялась. «Ну… не так чтобы очень. По-моему, он применяет какие-то оптические спецэффекты. Ты точно ничего не видишь?» – «Конечно». Ник смотрел на нее с загадочным, непереводимым на простой язык выражением.

Ди выдохнула и отвернулась от странного типа. С полминуты сосредоточенно хмурилась и терла висок. «Так на чем мы остановились?» Никита показал подбородком на кипу листов, лежащую сбоку на столе. «На том, что эта писанина не твоя, а Фила». – «Угу. Только понятней от этого не стало. Фактически он писал свою собственную историю. Так? Так что же получается, он знал, что его убьют и что именно таким прелестным способом?» Ник скептически хмыкнул. «Ясновидение тут ни при чем. Тебя заставили поверить в то, что ты каким-то образом причастна к убийству. Поэтому теперь в поисках выхода из тупика ты подсознательно уходишь от единственно возможного объяснения и снова упираешься в стену». Ди досадливо наморщилась. «А если без метафор?» – «Проще простого. Ты неверно выстраиваешь причинно-следственные и временн ы е соотношения событий. Будущее, даже в умозрительном варианте, никогда не предшествует тому, что в реальном времени происходит раньше. Мы имеем два факта: написание сцены убийства в романе – более раннее событие и настоящее убийство – более позднее событие. Ты упорно пытаешься поменять их местами: сначала реальная смерть в виде некоего предзнания, потом фиксация ее в романе. Но все станет проще и понятней, если ты признаешь, что сцена в романе стала причиной, а способ убийства – ее следствием. В этом случае отпадает любая мистика». – «Иными словами, ты, как и менты, уверен, что это инсценировка?» В вопросе прозвучал нарождающийся гнев. Краешком сознания Ди и сама удивилась – с чего бы это? Она холодно и отстраненно взирала на улыбающегося в своей всегдашней манере Никиту и равнодушно следила за тем, как ее затопляют слепые, не знающие удержу темные эмоции. «Как бешеные ненасытные волки», – успела подумать она, прежде чем здравое разумение скукожилось под напором неистовой логики – логики разрушения и упоения разрушением. «И поскольку сам автор не мог инсценировать собственный труп, а шансы на то, что кто-то посторонний знал содержание недописанного романа, бесконечно малы, то единственным претендентом на роль убийцы оказываюсь снова я. Чокнутая муза, решившая воплотить в жизнь вдохновленное ею творение. Интересная история. Это ты хотел доказать мне своими причинно-следственными отношениями?»