Александр Бушков - Сибирская жуть

Кое-как я перебился эту кошмарную ночь. Рассвет пришел мутный, слезливый и долгий. До полудня просидел в избе – идти в лес было бесполезно, сразу вымокнешь до нитки от нависшей в листве, на голых ветвях и в траве мороси. Да и дичь отсиживается в такую непогодь по укромным местам. Варил кашу, чистил и смазывал ружье, пересчитывал патроны – тоскливо убивал время. И поглядывал в угол, где раньше было ласточкино гнездо. Дробью его разворотило, комочки сухой грязи, перемешанной с былинками, раскрошенные, валялись на полу, внутри распотрошило пуховую лунку, нежные перышки. Неприятное зрелище разора, собственного постыдного поступка… Но разве я виноват? Что теперь делать-то? Голова после бессонной ночи была тяжелой, как чугун с картошкой. В довершение всего на этот раз я никак не мог найти кружку. Была – в руках держал! Ясно помнил, что с вечера, как обычно, поставил рядом с котелком. Искал-искал, но как-то обреченно, расшатанная ночными чудесами психика устала реагировать остро. Махнул рукой и стал пить из крышки котелка.

«Итак, домовой, здрасте-пожалуйте», – растерянно думал я, прихлебывая чай. Даже забыл: языческая эта нежить или христианский бес, как с ним бороться – молитвой с крестным знамением либо заговорами, рубаху наизнанку вывернуть? Разницы нет: ни молитв, ни шаманства я не знаю, совершенно перед этой таинственной стихией беззащитен. Эка, учудил – дробью по нечистой силе, с огнестрельным оружием – на антимир! Смешно… Акт отчаяния. Гм, по законам, так сказать, драматургии: висело ружье – вот и выстрелило… Кстати, какие они из себя, настоящие домовые?

Мне почему-то представился старичок с грубым деревянным лицом, прямой бородой и твердым носом – весь вырубленный из чурки (теперь пошла мода – деревянные фигуры на детских площадках…). А может, он такой мягкий поролоновый дедушка со щеками, покрытыми белой шерстью? Какой это дух – злой или добрый? Не ведаю… Похоже, не злодей: в старые времена их, помнится, специально зазывали в новую избу. Хотя мелкое вредство порой проявлял: скотину пугал («не ко двору пришлась!»), заплетал гривы… Наверное, они, как и люди, были разные по характеру. Или приходилось напоминать о себе, чтобы чтили. Ага, крошки ему в подпечек бросали, брызгали винца. Хотя тоже непонятно: если хозяин в доме, мог бы и так взять, что понравилось. Вон ложку чуть не утянул, кружку к рукам прибрал… Рассуждал-то я печально, однако порой не мог удержаться от ухмылок – над собою, конечно!

Дождь на улице прекратился, но в воздухе было сыро и морошно, я занес котелок с супом в избу, пристроился обедать на углу нар. Усмехнулся и, прежде чем хлебать, бросил в угол несколько крошек хлеба:

– Садись-ка со мной, дедушка, в такую погоду горяченького похлебать вот как хорошо!

И подумал: «А что, правда, я с ним воюю? Кому от этой конфронтации польза?»

– Нет, в самом деле, дорогой, давай жить миром, а? Чего нам делить? Я через пару ночей уйду. Вон, понимаешь, ласточкин дом пострадал, безвинных птах…

Вечером все же сходил погулять по окрестным лесным покосам. Всюду по отаве торчали последние грибы – мокрые хлипкие шляпы. Ненастные облака постепенно расходились, перед закатом проглянуло слабое солнышко. Вернувшись на пчельник, первым делом увидел пропавшую кружку – она преспокойно белела на дальнем конце длинного уличного стола. Сам поставил и не заметил? А мог и дед мой пошутить. Он тут так давно живет, такой, поди, старенький. Всеми брошен и забыт, никому не нужен. И вдруг появляются какие-то проходимцы, начинают наводить свои порядки. Я бы на его месте, пожалуй, тоже… Ну, позабавился маленько, но, если честно, ведь не шибко – лень ему со мной заниматься. Это я сам затеял свару, начал хвататься на оружие. А к чему? Пара ночей осталось – чего зря конфликтовать?

Вечером, устроившись на нарах, я полежал, полежал при свече и, прежде чем задуть огонек, пробормотал в угол:

– Покойной ночи, соседушко… Даже веселей, понимаешь, когда кто-нибудь рядом… (Но честно – это я ему льстил, кривя душой.)

Он сызнова принялся шастать и вздыхать в темноте, да так печально и одиноко. А я лежал под курткой, притаив дыхание, и делал вид, что ничего не замечаю. Вокруг в темноте колесом летали ложки, кружки и коробки, коловращалось неведомое – ну и пусть. Вдруг мягкой шерстяной лапой провели мне по лицу. Я вздрогнул, сжался, весь внутренне напрягся. Но ничем не выдал своего ужаса и отвращения. И он постепенно отстал. По-прежнему вздыхал, скребся и шуршал, но меня больше не трогал. У него были другие, привычные заботы.

Бесы, нежить бессловесная, агенты антимиров, дематериализованная энергия, полтергейст – все перепуталось на земле… Главное, я сам чуть было не развязал с ними форменную войну не на жизнь, а на смерть. А зачем, спрашивается? Наш дурацкий принцип – выяснять, «кто под кем ходит»… Пращуры тысячелетиями мирно жили со всякими соседями по планете и не вымирали, даже наоборот, множились! Но постепенно, набираясь сил и знаний, человек стал преисполняться гордыней: «Все постиг, могу повелевать и переделывать! Царь природы… Реки – поверну, горы – перенесу, леса – сведу и посажу другие, недра – выверну наружу, буду летать быстрее звука и выше неба!» Достиг. И что, живем теперь счастливее? Нет, счастья на земле больше не стало, только что количество людей на планете выросло, это математический факт. Ну и что, разве в том смысл жизни?

Главное, и численности своей, и самому собственному существованию создал невиданные прежде угрозы – сам сотворил! Если не всесветный атомный катаклизм, то медленное вымирание от ядовитого воздуха, отравленных почв и вод, смертоносных осадков. Доцарствовался, допокорялся! От собственной гордыни и погибнешь… Не проще ли жить со всем окружающим в ладу? Я попробовал – и мир снизошел на мою душу: в эту ночь впервые спал спокойно. Пусть себе шебаршит – видишь же спокойные сны под ночной шорох дождя… Вот, оказывается, что только и требовалось от меня.

Через год я опять поехал осенью в те края. И заранее настраивал себя: да-да, жить со старым домовым в согласии, не ссориться, не раздражаться, все решать полюбовно… Однако приготовления оказались напрасными: старый пчельник сгорел. Наверное, выведенные из терпения новые постояльцы не нашли ничего лучше, как сунуть головешку под угол иссохшего трухлявого сруба. А свой безалаберный стан перенесли дальше вверх по ручью.

Тоже, так сказать, решение: взять и спалить все дотла…