Лана Синявская - Обитель Джека Потрошителя

И вдруг все снова померкло. Если бы не горящая огнем собственная нога, я решила бы, что уже умерла и нахожусь в самом центре небытия. Но, насколько я знаю, мертвые не испытывают боли, они вообще ничего не чувствуют, а значит, я все же жива, несмотря на окружающую меня кромешную тьму. Но пока некто в широком плаще находился рядом, я оставалась в опасности. Прикончить меня он мог в любую минуту. Я не желала такого исхода дела. Умирать совершенно не хотелось.

У меня хорошие легкие. И очень громкий голос. Отец рассказывал, что когда я в детстве пускалась в рев, то к нам, на первый этаж, прибегали соседи с пятого. Они думали, что меня режут. При большом желании я легко могла бы переорать Витаса. Сейчас это природное дарование весьма мне пригодилось. От моего визга задрожали не только стены нашего купе, но и, я думаю, весь состав.

Не знаю, понравилось ли это моему противнику. Я по-прежнему ничего не видела и не слышала. Впрочем, я крепко зажмурилась и зажала руками уши, жалея собственные барабанные перепонки.

Когда я на секунду заткнулась, чтобы перевести дыхание, оказалось, что в дверь со стороны коридора отчаянно барабанят, мне даже показалось, что ногами. Я открыла глаза. Купе снова освещалось мелькающими огнями. В ногах моей постели никого не было. Гость исчез, как будто растворился. Зато в коридоре бушевал народ. Закрепленная с вечера дверь не позволяла им войти, но, судя по крикам и ругани, сделать это разбуженным пассажирам очень хотелось. Я понимала, что меня легко могут разорвать на части за истошные вопли, но почему-то не боялась, гораздо страшней был молчаливый поединок с человеком в плаще.

Я резко села и попыталась вскочить с постели, но нога напомнила о себе острой болью. Я стиснула зубы и попыталась добраться до двери. Пальцы плохо слушались, когда я распутывала самодельный замок. Оттого, что дверь сильно дергали, узел затянулся, а тонкий ремень практически перетерся о металлический поручень. Потеряв терпение, я навалилась на дверь всем своим весом. Кожа лопнула, и я повалилась на постель, потеряв равновесие.

Вспыхнул свет, в купе ворвались люди. Они что-то кричали и громко ругались. До тех пор, пока кто-то не увидел залитую кровью простыню. Крики мгновенно смолкли. Люди отхлынули. Кто-то задал резонный вопрос: «Что случилось?» Я не могла ничего объяснить. Стуча зубами, я молча таращила глаза и всхлипывала, обхватив себя за плечи руками.

Кто-то догадался задвинуть окно. Наконец-то снег перестал залетать в купе, хотя холод остался. Стук колес теперь слышался тише. Я понимала, что от меня ждут объяснений, и, судорожно втянув в себя воздух, попыталась выдавить из себя нечто членораздельное. Но слова буквально застряли у меня в горле. Ужасная мысль полоснула меня внезапно, как новый удар безжалостного скальпеля.

Наташка! Почему я не слышу ее голос? Где она? Почему не подает признаков жизни? Ее не разбудил мой дикий вопль, не подняла на ноги суета галдящих пассажиров. Неужели…

Я жалобно застонала и замахала руками, пытаясь растолкать столпившихся вокруг людей.

– Ты чего, девочка? – сморщил лицо какой-то мужчина, стоявший ближе всех. На нем болтались растянутые треники и майка. Волосы на голове были всклокочены. – Больно тебе, да? Потерпи, за врачом уже послали. Потерпи немного!

– Бедолага. Досталось ей… – посочувствовал другой пассажир, неизвестно как оказавшийся посреди ночи в костюме и при галстуке.

Я замотала головой из стороны в сторону, потом выдавила, не узнавая свой голос:

– Разойдитесь. Пожалуйста.

Они меня не поняли. Смотрели с удивлением и жалостью, а я готова была их растерзать.

– Боится… – глубокомысленно произнес чей-то голос.

Другой принялся меня утешать:

– Да нет там никого. Никто тебя не обидит.

Но я затрясла упрямо головой, глянув на того, кто произнес эти слова, с ненавистью, и сказала:

– Она там! Дайте посмотреть!

Мой голос звучал требовательно и жалобно одновременно.

– Так тебя баба порезала? – ужаснулся кто-то.

Я затряслась от злости, тем более что как раз в этот момент рыжий толстяк в майке вознамерился опустить свой рыхлый зад аккурат на полку, где должна была находиться Наталья. Я видела только скомканное одеяло, но не могла поверить, что подруга исчезла. Очевидно, у меня прорезалось второе дыхание, потому что я, словно фурия, рванулась вперед, уцепив толстяка за майку. Ткань громко затрещала. Толстяк пошатнулся и стал заваливаться на меня, но в последний момент уперся рукой в верхнюю полку, избавив меня от ужасной смерти под его тушей.

– Во дает девка! – хохотнул лысый.

– Ловко, – поддержал его тип в костюме.

Тем временем я, поджимая окровавленную ногу, приподнялась, скрипнув зубами от боли, и наклонилась над соседней полкой. Дрожащая рука сорвала байковое одеяло.

Встрепанная Наташкина голова безмятежно покоилась на подушке. Глаза ее были закрыты. Спит? Я не могла определить этого на глаз, настолько незаметным и бесшумным было ее дыхание. Лицо подружки поражало бледностью. Я испуганно заморгала, не решаясь приблизиться к ней. Я боялась, что вместо живой теплой кожи мои пальцы коснутся холодной и безжизненной. Этого я бы не пережила.

– Ну, блин, номер. Еще одна баба, – испуганно промычал лысый, отшатнувшись.

– Она там живая? Или как? – боязливо спросил тот что в костюме.

– Хрен ее разберет. Бледная, как покойница. А вот дышит или нет – не поймешь.

– Ну, коли ее вопли товарки не разбудили, значит, труп, – высказался рыжий со знанием дела и попятился, напоровшись на мой яростный взгляд.

– Чтоб у тебя язык отсох… – прошипела я и храбро дотронулась до гипсово-белой щеки Наташки. Она медленно, словно нехотя, приподняла тяжелые веки, взглянув на меня мутными глазами. Она словно вынырнула из глубокого омута или возвратилась из другого мира и еще не до конца понимала, где находится. Я вздохнула с облегчением. Ну конечно! Нажравшись снотворного до полной отключки, Натуся погрузилась в глубокий «здоровый» сон, избежав таким образом всех ужасов минувшей ночи и едва не доведя меня до инфаркта.

На этот раз обошлось без вызова городского подкрепления. Ограничились тем, что меня и Наташку под конвоем дорожной милиции доставили в привокзальный пункт охраны порядка и сдали с рук на руки дежурному. Тот встретил подарок без видимого энтузиазма, но с печатью обреченности на невыспавшемся лице. Точно такое же выражение, кстати, присутствовало и на физиономии Юрки, который был вызван по настоянию Наташки. Выяснилось, что нападение на меня произошло вовсе не ночью, а под утро, незадолго до прибытия поезда на конечную остановку, то есть на вокзал нашего родного города. Темень за окном ввела меня в заблуждение.