Нина Воронель - Готический роман. Том 2

– А куда еще ему идти, не в английские же войска! – одобрительно закивала миссис Муррей, отчего на шее ее в просвете между серебряными локонами и кружевным воротничком сверкнула на миг витая золотая цепочка. – Ведь он, как я слышала, ирландец.

– О чем вы говорите? – наклонился к ней Ури, напряженно вспоминая при этом вчерашний рассказ Лу о брелоке-карандашике, висящем на золотой цепочке на шее миссис Муррей. И спросил, не из любопытства, а просто так, чтобы что-нибудь сказать, пока в голове его прокручивались детали почти забытого вчерашнего разговора:

– Это что, будет настоящая битва?

– Не то, чтобы совсем настоящая, а как будто настоящая, – Брайан восторженно воздел к потолку свои детские ладошки. – Все будет, как у больших, только снаряды и патроны будут холостые. Но все остальное – мундиры, лошади, расположение войск, – все будет так, как было при Наполеоне. Со вчерашнего дня в парке, где будет происходить битва, идут репетиции, там уже построены декорации всех городков, окружавших Ватерлоо.

– Неужели вы этого не знаете? Где вы целый день болтались? – усомнился в искренности Ури Ян.

– В читальном зале, естественно. – Ури был рад в кои-то веки сказать правду.

– Кто ж сегодня сидит в читальном зале? – мягко попрекнула его миссис Муррей. – Ведь это великое событие для наших сонных мест! Жители всех окрестных деревень записались в разные рода войск разных воюющих армий. Их, конечно, не будет столько, сколько было участников реальной битвы, но кому-то удалось стать маршалом, кому-то генералом! И мне тоже повезло – в честь праздника меня раньше срока освободили от гипса и велели потихоньку начать ходить. Вот с этим орудием пытки.

Она указала рукой в угол, и Ури только сейчас заметил, что за спинкой дивана прячется инвалидный металлический ходунок на колесиках.

– Этот аппарат вполне хорош на ровном месте, но забраться в него так же сложно, как из него выбраться. Во всяком случае поначалу, – пожаловалась старая дама, и Брайан немедленно понял намек:

– Помочь вам, миссис Муррей? – рванулся было он от рояля, но Ури опередил его. Одной рукой он проворно приподнял легкую, как перышко, миссис Муррей, а другой вывел ходунок из-за дивана и мягко опустил старуху в его металлические объятия.

– Боже, как вы нежно это сделали! – восхитилась она, – как жаль, что вас нельзя приписать ко мне до моего выздоровления.

– Сейчас я, во всяком случае, могу проводить вас, куда вам будет угодно, – вежливо улыбнулся Ури, привыкший к тому, что пожилые дамы всегда его обожали.

– Но я очень медленно ковыляю, – слабо запротестовала миссис Муррей, явно польщенная вниманием Ури.

– Ничего, я постараюсь приспособиться, – ответил он, радуясь предлогу улизнуть без объяснений как от вопросительного взгляда Брайана, так и от неустанно следящих за ним глаз его японского соседа, который с чашкой чая в руке занял наблюдательную позицию недалеко от выхода. Впрочем, может, у него просто открылась мания преследования, потому что с непривычки трудно было определить, куда смотрят сквозь матовые линзы очков узкие глаза японца.

Когда Ури, почтительно поддерживая миссис Муррей под локоть, медленно заскользил рядом с ней по гладкому катку паркета, он поймал на себе еще несколько любопытных взглядов. Не считая Джерри, который интересовался им по долгу службы, и его опереточного собеседника, на него исподтишка поглядывал очкастый господин невысокого роста с чрезмерно одутловатыми щечками, как будто искусственно приклеенными к его довольно молодому лицу. Выглядел он именно «господином» – до «джентльмена» он не дотягивал, а за профессора он едва ли мог себя выдать, слишком уж был он зализан и тщательно одет.

Священником он тоже быть не мог по многим причинам, но, в основном, потому, что был он Ури знаком. Не лично, конечно, поскольку Ури не был вхож в те высокие сферы, где последние пару лет стремительно взлетала вверх служебная звезда этого господина, а по редким газетным фотографиям, которые, впрочем, с недавнего времени стали появляться все чаще. Его простая идишистская фамилия вертелась на языке Ури, никак не вспоминаясь, и, поскольку куда благоразумнее было ее так и не припомнить, Ури предпочел припечатать его нейтральным именем Господин и под этим именем оставить в памяти до лучших дней, когда вся эта эпопея благополучно закончится.

Завершив свой черепаший марш через гостиную, Ури и миссис Муррей ускользнули, наконец, из-под обстрела любопытных взглядов и оказались в коридоре. Там силы оставили старую даму, и она взмолилась:

– Ули, миленький, я очень ценю ваше самопожертвование, но психологически мне будет легче, если дальше я потащусь одна.

– Но как я вас оставлю? А вдруг вы так ослабеете, что не сможете двигаться дальше? – запротестовал было Ури, но миссис Муррей остановила его властным жестом.

– Не волнуйтесь, голубчик, я как-нибудь справлюсь. А вы лучше сходите в контору и позвоните по внутреннему телефону моей сиделке, пусть она выйдет мне навстречу с креслом. Ее номер 39.

Подчинившись ее воле, Ури оставил ее ковылять в одиночестве и поспешил в контору к телефону, удивляясь собственной покладистости. Но удивлялся он напрасно – старая дама явно привыкла к тому, что окружающие безропотно выполняют ее капризы. Кто-то, кажется, Брайан, рассказывал, что миссис Муррей очень богата и многие ответственные лица в библиотеке весьма и весьма прислушиваются к ее мнению, потому что так завещал ее покойный супруг, подкрепив свое пожелание огромной благотворительной суммой на покупку каких-то баснословно дорогих рукописей. И в свете щедрого дара мистера Муррея становилась убедительной цепочка с магическим брелоком, открывающим для избранных дверь в волшебную пещеру Аладдина.

Ури позвонил сиделке, пообещавшей немедленно примчаться с креслом, и, изображая беспокойство, вернулся к миссис Муррей. Что было как нельзя кстати, так как старая дама уже почти изнемогла от своих героических усилий, хотя продолжала, почти не сдвигаясь с места, упорно толкать вперед вышедший из повиновения ходунок. Заслышав приближающиеся шаги Ури, она подняла на него такие измученные глаза, что он, не задавая лишних вопросов, подхватил ее птичье тельце на руки и понес к садовой скамейке, стоящей в нише одного из французских окон галереи.

– Отнести вас в вашу комнату? – любезно предложил он, искренне жалея старуху, которая со стоном легла плашмя на жесткое решетчатое сиденье скамейки.

– Нет, нет, что вы, я не хочу вас утруждать, – прошептала она, с усилием ловя воздух посиневшими губами. – Ведь это далеко, я живу не здесь, а в директорском крыле. Так что я лучше дождусь сиделку с креслом.