Нина Воронель - Готический роман. Том 2

На этом обрывке слова закончилась вторая порция листков из красной тетради. Ури взялся было за третью, но она была написана мельче и тесней. Может быть, Карл боялся, что ему не хватит оставшихся в тетради страниц? Ури бегло просмотрел первые страницы. Похоже, это все еще был роман о Вагнере, но уже не сплошной текст, а отдельные незавершенные наброски. В одних фигурировал русский ниспровергатель Бакунин, в других – какой-то полицейский, по-видимому, родственник Вагнера. Ни на того, ни на другого у Ури уже не было сил, глаза слипались нестерпимо. Однако до открытия зала оставалось еще полчаса и надо было их как-то скоротать, чтобы не заснуть.

Ури поднялся из-за стола, спрятал листки в рабочую сумку и вдруг спохватился – ведь он забыл положить ключ от аннекса на рабочий стол Лу. Слава Богу, что он вспомнил об этом не слишком поздно! Тщательно зарыв ключ в груду бумаг, наваленных на ее столе, он отправился в туалет, где долго умывал лицо холодной водой, однако и это не прогнало сон. Тогда он снял рубашку и окатил холодной водой шею и плечи. Пока он вытирался бумажными салфетками и растирал спину ворсистым свитером, прошло еще четверть часа. Просто удивительно, как медленно иногда тянется время! С ума можно сойти, до открытия зала оставалось еще целых пятнадцать минут!

Ури заставил себя войти в кабинку и протомиться там все эти пятнадцать минут плюс еще пять, чтобы иметь возможность появиться в читальне только тогда, когда кто-нибудь уже наверняка там будет. Проходя по залу позади книжных шкафов, чтобы не попасться на глаза Брайану, голос которого доносился из-за журнальных стендов, Ури заприметил, что в том углу верхней галереи, где вчера сидел японец, уже горит лампа. Когда он, злорадно улыбаясь, подошел к выходу из читального зала, дверь распахнулась под нажимом энергичной руки и навстречу ему, сверкнув на миг ответной улыбкой, вбежала Лу. Не останавливаясь, она ловко сунула Ури в ладонь свернутую трубочкой записку и устремилась к столу Брайана. Прикрывая за собой дверь, Ури услышал ее сокрушенный голос:

– Господи, Брайан, я забыла вернуть вам ключ! Скажите сразу – меня казнят или помилуют?

Ури сконцентрировал все свое внимание на одной линии паркета и сосредоточенно двинулся вперед. Какие-то голоса окликали его, какие-то знакомые лица, приветливо качнувшись, уплывали в туман, клубящийся вокруг его сонной головы, но он не откликался. С трудом волоча вдоль галереи налитые свинцом ноги, он колебался между двумя равно привлекательными вариантами – пойти перехватить что-нибудь в соседнем кабачке прежде, чем завалиться спать, или немедля завалиться спать на голодный желудок.

Жаждущий пищи желудок все же победил, и Ури, сам не зная, как, обнаружил себя на высоком табурете перед стойкой, над которой клубился сладостный аромат яичницы с ветчиной и луком. Наслаждаясь первым отправленным в рот дымящимся золотым глазком, Ури вдруг вспомнил о зажатой в кулаке записке. Он развернул ее прямо на тарелке и прочел две коротких строки:

«Срочно жду тебя в том же кафе между 9 и 10 утра. Записку уничтожь немедленно. М-р».

Раскатывая обрывки записки между пальцами, Ури поглядел на часы – было девять двадцать. «Он что, воображает, что у меня во дворе стоит вертолет?» – вяло удивился кто-то посторонний, равнодушный к делам Ури и к его острому желанию заснуть тут же, за стойкой. Но спорить с Меиром этот посторонний не стал, – размяв бумажные катышки в склизких остатках непрожаренного белка, он волоком стащил вяло упирающегося Ури с табурета и поволок к автобусной остановке.

Сообщение о том, что аннекс закрывается для публики на три дня, застигло Брайана врасплох. Потом выяснилось, что директор объявил об этом еще накануне во время вечернего чая и повторил свое объявление утром за завтраком, который Брайан, к своему стыду, просто-напросто проспал.

Дело в том, что эта ночь далась ему нелегко. Расставшись с Яном, он долго не мог уснуть. Он метался в постели, сбивая простыни и, зарываясь носом в подушку, пока не взял себя в руки и не попытался тихо лежать с закрытыми глазами, так, чтобы ресницы не дрожали. Из этого, конечно, ничего не вышло, – непереносимое чувство вины надрывало его душу. Не только потому, что в нарушение всех правил он тайком повел Яна в святая святых библиотеки, но и потому, что он не мог скрыть от себя те низменные мотивы, которые побудили его злоупотребить своим положением ответственного хранителя.

Ведь он пошел на это преступление вовсе не из человеколюбия, а только из ревности, из проклятой, ослепляющей ревности! Ему на миг показалось, что, уступая настойчивым просьбам Яна, он наказывает вероломного прекрасного магистра, пренебрегшего его любовью ради каких-то агрессивных баб.

Сколько лет безупречной работы понадобилось Брайану, чтобы получить почетное право бесконтрольно входить в хранилище древних рукописей! Такое право было еще только у директора и казначея. Даже уборщицы, раз в две недели очищающие полки с рукописями пылесосом со специальными присосками, делали это только в присутствии кого-нибудь из них троих. Правда, кроме них еще мистер Муррей, пока был жив, мог в любое время входить в хранилище через потайную дверь в аннексе, которую он предпочитал за то, что она избавляла его от подъема и спуска по крутым ступеням винтовой лестницы, ведущей из часовни. Но с тех пор, как мистер Муррей отправился в лучший мир, унаследовавшая его ключ вдова воспользовалась, этим ключом считанные разы, мало интересуясь древними рукописными сокровищами. Значит, Брайан был одним из трех привилегированных, и он рискнул своей привилегией ради мелочного удовлетворения, о котором прекрасный магистр даже никогда не узнает.

Осознав всю бессмысленную дерзость своего поступка, Брайан громко застонал и еще глубже зарылся в подушку. В мочевом пузыре начались мучительные мелкие спазмы. И хоть Брайану было ясно, что спазмы эти ложные, – просто нервы шалят, – он нашарил под кроватью комнатные туфли, накинул халат и двинулся в туалет. Конечно, он мог бы пощадить себя и, приподнявшись на цыпочки, помочиться в умывальник, но он чувствовал, что для одних суток достаточно нагрешил и без того.

Выйдя в коридор он на секунду остановился и прислушался. Где-то поблизости, за одной из дверей, шуршали и шептались напряженные голоса. А может быть, это был не шепот, а приглушенные любовные вздохи, – они были такие тихие, что только обостренный слух Брайана мог их засечь. В том, что эти звуки ему не померещилось, Брайан был уверен, – ему сразу стало головокружительно душно и представился Ули в обнимку с одной из настырных дам, проживающих на этом этаже. Оставалось только выяснить, с какой из них. Но тут, как назло, стоны и шорохи смолкли, словно неизвестные участники тайной любовной игры затаились, почуяв сквозь стену присутствие стороннего наблюдателя.