Нил Гейман - Книга кладбищ

Наконец, Сайлас произнёс:

— Ты знаешь, что отличаешься от остальных. Ты живой. Мы — точнее, они — приютили тебя здесь, а я согласился быть твоим наставником.

Ник молчал.

Сайлас продолжил своим бархатным голосом:

— У тебя были родители и старшая сестра. Их убили. Как я понимаю, тебя также собирались убить, и этого не произошло по чистой случайности, а также благодаря вмешательству супругов Иничей.

— И благодаря тебе, — сказал Ник, который слышал про ту ночь из уст самых разных людей, включая очевидцев. Это было большим событием в жизни кладбища.

Сайлас сказал:

— Судя по всему, человек, который убил твою семью, по-прежнему ищет тебя, чтобы убить.

Ник пожал плечами:

— Подумаешь, это всего лишь смерть. Большинство моих друзей и так мертвы.

— Верно, — подумав, сказал Сайлас. — Мертвы. Их дела в этом мире, по большей части, закончены. А твои — нет. Ты жив, Ник. У тебя есть неограниченные возможности. Ты можешь исполнить любой свой замысел, что-нибудь делать, создавать, воплощать мечты. Если ты захочешь изменить мир, мир изменится. Возможности, Ник. Их нет, когда ты мёртв. Всё остаётся позади — всё, что ты создал, сделал, воплотил, становится просто именем на надгробии. Тебя могут похоронить здесь, и ты сможешь бродить по кладбищу. Но на этом твои возможности заканчиваются.

Ник задумался над его словами. Казалось, Сайлас прав, хотя Ник знал, что есть исключения, на примере своих приёмных родителей. Но мёртвые и живые сильно отличались, это он хорошо понимал, правда, мёртвые ему и нравились больше.

— А как же ты? — спросил он Сайласа.

— А что я?

— Ты ведь не живой. Но ты постоянно где-то бываешь и что-то делаешь.

Сайлас ответил:

— Я тот, кто я есть, не более того. Я, как ты говоришь, не живой. Но если придёт мой конец, я просто перестану быть. Такие, как я, либо есть, либо нас нет. Понимаешь?

— Не очень.

Сайлас вздохнул. Дождь закончился, и сумрак от туч уступил место настоящим сумеркам.

— Ник, — сказал наставник, — есть масса причин, почему мы должны оберегать тебя от опасности.

Ник сказал:

— А этот человек, который убил мою семью и хочет убить меня… Ты уверен, что он действительно всё ещё там?

Он много думал об этом последнее время. И он уже знал, как хочет поступить.

— Да, он всё ещё там.

И в этот момент Ник сказал немыслимое:

— Тогда я хочу пойти в школу.

Лицо Сайласа было непроницаемым. Это лицо не дрогнуло бы, даже если настал бы конец света. Сайлас только приоткрыл рот и слегка изогнул бровь. И произнёс:

— Что?

— Я многому научился здесь, на кладбище, — сказал Ник. — Я умею растворяться и причинять Непокой. Я умею пользоваться упырь-вратами. Я знаю все созвездия. Но там, снаружи, есть целый мир, в котором есть море и острова, кораблекрушения и… и свинки! То есть, там полно всякого разного, о чём я понятия не имею. Я много чего узнал благодаря здешним учителям, но я должен знать ещё больше, если мне когда-нибудь придётся жить там.

Сайлас хмуро выслушал его.

— Об этом не может быть и речи. Здесь мы можем уберечь тебя от опасности. А что мы можем там? Там с тобой может случиться всё что угодно.

— Это правда, — сказал Ник. — Но ты ведь сам говоришь, что у меня есть возможности, — он задумался, затем продолжил: — Кто-то убил моих родителей и мою сестру, так?

— Да.

— Это был человек?

— Да.

— Тогда ты неправильно ставишь вопрос.

Сайлас поднял бровь:

— То есть как?

— Слушай, — сказал Ник. — Если я выйду в мир живых, то вопрос не в том, кто меня убережёт от него.

— Разве нет?

— Нет. Вопрос в том, кто убережёт его от меня.

Ветки скреблись в высокие окна, как будто просились внутрь. Сайлас щелчком смахнул с рукава воображаемую пылинку своим острым, как лезвие, ногтем.

— Придётся найти для тебя школу.

Поначалу никто не замечал мальчика. Никто даже не замечал, что не замечал его. Он сидел в центре класса. Он не много говорил, если у него прямо что-нибудь не спрашивали, но даже тогда его ответы были краткими и быстро выветривались из памяти. Он ускользал из мыслей и из воспоминаний.

— Интересно, он из набожной семьи? — произнёс мистер Кирби, сидя за проверкой сочинений в учительской.

— Кто? — спросила миссис Маккиннон.

— Иничей из восьмого «Б», — ответил мистер Кирби.

— Это такой длинный, в веснушках?

— Кажется, нет. Он, вроде, среднего роста.

Миссис Маккиннон пожала плечами.

— Почему вы спрашиваете?

— Он постоянно всё записывает, — ответил мистер Кирби. — У него отличный почерк. Я бы даже сказал, каллиграфический.

— Поэтому вы решили, что он из набожной семьи?

— Он сказал, что у них дома нет компьютера.

— Ну и что?

— И телефона тоже.

— Не вижу, как это связано с религиозностью, — сказала миссис Маккиннон, которая увлеклась вязанием крючком с тех пор, как в учительской запретили курить. Сейчас она сидела и вязала детское одеяльце, хотя у неё не было знакомых младенцев.

Мистер Кирби пожал плечами:

— Вообще-то, он умный парень. Но не знает самых простых вещей. И ещё на уроках истории постоянно что-то додумывает, какие-то события, которых нет в учебниках.

— Например?

Мистер Кирби закончил проверять сочинение Ника и положил его в общую стопку. Его тут же перестал занимать Ник Иничей, а тема показалась слишком неважной, чтобы продолжать.

— Да так, всякое, — ответил он и тут же забыл об этом. Он также забыл вписать имя Ника в журнал. Этого имени не было ни в одной из школьных баз.

Мальчик был примерным учеником, незаметным и легко забываемым. Он проводил большую часть свободного времени на задних партах кабинета английского, где были стеллажи со старыми переплётами, либо в школьной библиотеке — огромном помещении с книгами и старыми креслами, где он читал с такой же охотой, с какой другие дети едят сладости.

Даже одноклассники о нём постоянно забывали, если он не сидел прямо перед ними на уроке — тогда они о нём вспоминали. Но как только Иничей исчезал из вида, он исчезал также из памяти, и никто о нём больше не думал. Если бы кто-то попросил учеников восьмого «Б» класса закрыть глаза и наизусть перечислить каждого из двадцати пяти одноклассников, ни один не вспомнил бы Иничея. Он как будто был призраком.

Если он был на виду, разумеется, всё было несколько иначе.

Дику Фартингу было двенадцать, но он мог бы сойти за шестнадцатилетнего, чем временами и пользовался. Он был крупным парнем с кривой ухмылкой и с бедной фантазией. Он был прост, предприимчив и груб — умело воровал в магазинах и терроризировал учеников из младших классов. Ему не нужно было, чтобы к нему хорошо относились. Ему нужно было, чтобы младшие делали, как он им говорил. Невзирая на всё это, кое-кто с ним всё же дружил. Её звали Морин Киллинг, хотя все называли её просто Мо. Она была худая и бледная, с желтоватыми волосами, водянистыми голубыми глазами и острым любопытным носом. Дик постоянно что-нибудь крал в магазинах, но это была Мо, кто говорил ему, что именно красть. Дик постоянно кому-нибудь угрожал или лез в драку, но это была Мо, кто говорил ему, кому надо пригрозить. Вместе они были, как она выражалась, «идеальной бандой».