Дэвид Боукер - Отходная молитва

— Я Эдисон, — протянула Эдисон. — А это мой папа, — добавила она, чего Лаверн никак не ожидал.

— Привет, Эдисон, привет, папа! — С этими словами Боб протянул им белые пластиковые стаканчики с глинтвейном, от которого исходил аромат специй. — Кстати, не выбрасывайте стаканы, а то они у нас кончаются.

Музыканты, одетые в средневековые костюмы, заиграли старинную музыку; похоже, музыка была настоящей, а не фонограммой. Перед оркестром вышла приятная полная блондинка — к таким Лаверн питал слабость — и запела чистейшим сопрано:

Эдисон подошла поближе к оркестру, оставив «папочку» на растерзание Бобу.

— Вам, наверное, интересно, что здесь происходит, — обратился тот к Лаверну, которому, откровенно говоря, было все равно. — Видите ли, когда три года назад я понял, что война — величайшее в мире зло, что она источник всех и всяческих страданий, то организовал движение "Англиканцы Йорка за мир". Только, пожалуйста, без шуток, я уже их наслушался. Например, известно ли вам, что основная причина голода — это войны? И мы сегодня собрались здесь не только для того, чтобы повеселиться. Каждый час мы устраиваем паузу для молитвы и созерцания. Мы молим Бога изменить мир к лучшему. Видите ли, Христос пребывает не только в христианах. Он повсюду; он там, где людей объединяет радость молитвы и, самое главное, любовь. Так что спасибо, что вы пришли. И кто знает, может, после сегодняшней ночи вы вступите в наше братство. В любом случае благослови вас Господь! Мы еще поболтаем с вами попозже.

— С удовольствием, — отозвался Лаверн.

К счастью, Боб выпустил его из своих любвеобильных объятий и теперь обслуживал другого клиента.

Лаверн подошел к эстраде и встал рядом с Эдисон. Она улыбнулась ему и взяла за руку.

Песня закончилась под вежливые аплодисменты, музыканты заиграли что-то более веселое. Эдисон и Лаверн, прислонившись к колонне, продолжили беседу.

— Ну как, тебе лучше?

— Да, папуля, — хихикнула она, — извини. Сама не знаю, кто меня за язык дернул.

Лаверн шутливо приставил ей к подбородку кулак.

— Да нет, знаю, — продолжала Эдисон, — это все из-за того бродяги на улице. Из-за того, как ты с ним разговаривал. Ты делаешь вид, будто тебе ни до чего нет дела, но ведь это не так. Представить не могу, чтобы ты причинил кому-то боль.

— Не стал бы утверждать, — буркнул Лаверн, вспомнив, как в свое время ему хотелось изувечить Болтонского Душителя. Лишь с трудом он подавил тогда в себе ярость. Пусть ему еще спасибо за это скажут.

— Это был кто-то из людей Принса, — произнесла Эдисон.

— Кто? Тот бомж? Почему мне ничего не сказала? А я еще дал ему три фунта!

— Нет, ты не понял. Это действительно был бездомный бродяга, и ему требовалась помощь, Принс заставляет таких людей плясать под свою дудку.

— И тебя в том числе?

— Ну, я-то могу сама о себе позаботиться. А этот тип на улице наверняка и ручку с пером в жизни в руках не держал.

Лаверн отхлебнул вина.

— В стране полно бездомных. Не знаю, кто в этом виноват. Но раньше такого не было.

— Они лишены всего на свете, — продолжала Эдисон, — а будет еще хуже. Ни больниц, ни пособий, ни работы. Вновь грядут Темные Века, и Хьюго мечтает стать их властелином.

— Тоже мне властелин!.. Прохвост.

— Ну не скажи. Он настоящий черный кахуна.

— Черный кто? Кахуна?

— Именно. Но истинные кахуна не такие, как Хьюго. Испокон веков это были жрецы и целители. Святые люди.

Эдисон порылась в просторных карманах и извлекла откуда-то из-за подкладки порядком потрепанную книженцию в мягкой обложке.

— Как эта женщина, которая подписала мне ее на память.

Эдисон протянула книгу Лаверну. Тот взглянул на обложку. На ней красовалась пальма, а поверх крупными буквами заголовок — "Моя жизнь кахуны". Ниже значилось имя автора — Бабуля Мэй.

— Видишь, подпись самой Мэй, — с гордостью произнесла Эдисон, — она просто чудо. Исцеление жизни берет свое начало в древней гавайской религии хуна. Если хочешь избавить себя от всякой второстепенной дребедени и сразу докопаться до истины — прочти эту книгу!

— А если мне не хочется ее читать?

Эдисон явно обиделась. Лаверн осознал, что она только что предложила ему самое бесценное свое сокровище, а он так бесцеремонно отказался.

— Нет-нет, — поспешил он загладить вину, — мне, конечно, хочется ее прочитать. Спасибо.

С этими словами Лаверн сунул книженцию себе в карман.

— А Хьюго, как я уже сказала, — черный кахуна, потому что пользуется магией хуна во вред другим. Он просто наводит порчу, как злой чародей. Но даже черный кахуна бессилен против человека с чистой совестью.

— Ну, это не про меня, — усмехнулся в ответ Лаверн.

Эдисон опустила стакан и серьезно посмотрела на него.

— Как мне кажется, ты ошибаешься. Уверена, он уже пытался наслать на тебя смерть. Но не сумел. Вижу, ты улыбаешься. У тебя все шуточки на уме. Но я-то знаю, что такими вещами не шутят. Сама видела, на что он способен.

В ответ Лаверн лишь откусил огромный кусок пирога и задумчиво склонил голову.

— Прошлой ночью я разговаривала о тебе с Хьюго. Я сказала ему, что, по-моему, для своего возраста ты еще даже очень симпатичный.

Лаверн расхохотался такому откровенному комплименту, брызнув от смеха на рукав куртки вином и крошками пирога.

— Нет же, — не поняв его веселья, подтвердила Эдисон, — это действительно так. Для своего возраста ты еще очень даже ничего. По словам Хьюго, нам с тобой предначертано быть вместе и я должна прислушиваться к тому, что говорит мой внутренний голос, мое низшее "Я".

Лаверн презрительно хмыкнул.

— Низшее «Я» обитает вот здесь, — продолжала Эдисон, не обращая внимания на его ухмылку, и похлопала себя по солнечному сплетению. — Это вместилище наших эмоций. От твоего присутствия я ощущаю здесь нечто волнующее. И все потому, что мое низшее «Я» неравнодушно к тебе. Наверное, оно действует по велению Аумакуа, или высшего "Я".

— Пусть высшее достанется тебе. С меня достаточно низшего. Я хотел бы быть честен с тобой, Эдисон, дорогая моя. Для меня твои речи — сплошная абракадабра.

— А как же иначе, — спокойно отреагировала Эдисон. — Все потому, что твое среднее «Я», то есть твое рассудительное «Я», то, которым ты обращен к миру, развило в тебе предрассудки, передавшиеся твоему низшему «Я». А низшее «Я» ужасно упрямое, и если уж оно что-то вбило себе в голову, то изменить его мнение не так-то легко. Собственно говоря, невозможно, охренеть легче.