Стивен Кинг - Кошачье кладбище

И снова Луис почувствовал, что лжет самому себе, утешает, успокаивает, и пиво здесь ни при чем.

Во-первых, Чер был мертв. Сейчас ожил. Это факты. От них не уйти. Что-то в коте изменилось, что-то очень важное, если не главное. Вот еще один факт. Изменилось к худшему. Это тоже очевидно. Джад решил помочь Луису с котом, чтоб отплатить за помощь жене. Вот только средства исцеления на индейском кладбище оставляли желать лучшего, и по взгляду Джада Луис понял, что старик прекрасно об этом знает. Ему вспомнился мимолетный взгляд старика вчера ночью — недобрый, злорадный. И подумалось Луису, что не только по своей воле старик повел его к индейскому могильнику.

НО ЕСЛИ НЕ ПО СВОЕЙ, ТО ПО ЧЬЕЙ ЖЕ? Ответа не нашлось, и Луис прогнал неприятный вопрос.

— Закопал я своего Пестрого, сложил из камней пирамидку, — спокойно продолжал Джад. — Гляжу, а Стенни Б. спит без задних ног. Едва растолкал. Пока эти сорок четыре ступеньки одолели, спускаясь…

— Сорок пять, — поправил Луис.

— Верно, сорок пять, — кивнул Джад. — Так вот, пока спускались, он совсем протрезвел. Шли мы опять, шли, часов десять, мне показалось, а вернулся домой — еще ночь, хоть глаз выколи. Ну и дальше-то что, спрашиваю у Стенни. Потерпи, сам увидишь, говорит. И опять, шатаясь, поплелся прочь по дороге… Надо ж, как вышло: мой Пестрый его потом на два года пережил. Отказала у Стенни печенка, и нашли его детишки при дороге четвертого июля двенадцатого года уже остывшего… А той ночью я благополучно залез тем же путем к себе в комнату, едва в постель забрался, заснул как убитый. Поутру, часов в девять, проснулся. Слышу, мать зовет. Отец-то на железной дороге работал, спозаранку ушел. — Джад задумчиво примолк. — И не просто зовет, а кричит, словно с испуга. — Джад подошел к холодильнику, достал бутылку пива, сдернул крышку, стукнув о ручку ящика в кухонном столе, где стояли хлебница и тостер. Под лампой лицо его казалось желтым, даже бурым, как табак. Одним глотком вытянул с полбутылки, громко рыгнул, задержался взглядом на коридоре, за которым дверь в спальню Нормы. Потом посмотрел на Луиса.

— Трудно все это вспоминать. Хоть много воды утекло, а будто заново переживаешь. Ведь я никогда никому не рассказывал. О случившемся, конечно, все узнали, но с расспросами никто не лез. Вроде как неудобно. А вам, Луис, я рассказываю, потому что теперь кот у вас совсем другой, не то чтобы опасный, а просто другой… вы согласны?

Луису вспомнилось, как тяжело, кулем, не то спрыгнул, не то упал Чер с унитаза, вспомнился его мутный, почти бессмысленный взгляд в упор.

И Луис, соглашаясь, кивнул.

— Прибежал я на материн зов, смотрю, она в кладовке в угол забилась, меж ящиком со льдом и полками. На полу какая-то белая ткань — мать, видно, приготовила новые занавески. А на пороге стоит мой Пестрый. Грязный с ног до головы. Брюхо аж черное все. Мех свалялся, этакими сосульками висит. Не лает, не рычит, просто стоит, и все. Ну, ясное дело, мать из-за него в угол забилась. И в глазах — ужас. Не знаю, Луис, как вы к своим старикам относились, но я и отца, и мать любил крепко. Мне б обрадоваться — пес вернулся! — а я, наоборот, огорчился: надо ж, из-за меня мать вон как испугалась! Самое главное: я даже не удивился, увидев Пестрого!

— Мне такое уже знакомо, — вставил Луис. — Когда сегодня Чера увидел. Вроде как… — Он запнулся.

В ПОРЯДКЕ ВЕЩЕЙ? — эти слова первыми пришли на ум. Нет, не то.

— Вроде как все к этому шло.

— Именно. — Джад взялся за очередную сигарету. Руки чуть заметно дрожали. — Так вот, мать увидела меня и кричит: Джад, дай собаке поесть! Она же голодная, уведи ее скорее отсюда, а не то все занавески перемажет. Помню, начал я его приманивать каким-то куском, зову, а он словно кличку свою забыл. Я аж засомневался: а мой ли это пес? Может, просто похож, и все…

— Точно! — воскликнул Луис.

— Только на второй или на третий раз подошел. Да и то: не подошел, а рванулся ко мне, чуть с ног не сбил, когда я его на веранду выводил. Мигом проглотил все, что я ему дал. Первая оторопь прошла, понял я наконец, что Пестрый вернулся, и давай его тискать от радости. А он меня — в лицо лизать, только… — Джад поежился и допил пиво, — только вот язык у него был холодный, будто мне по лицу мертвой рыбиной водят…

С минуту мужчины сидели молча. Потом Луис попросил:

— Рассказывайте дальше.

— Ну, покормил я его, потом достал старое корыто — нарочно для пса держали — да и вымыл Пестрого хорошенько. Раньше он терпеть не мог мыться. Бывало, мы с отцом вдвоем его едва в корыто затащим, сами до нитки вымокнем, прежде чем его выкупаем, а уж для пса унижение великое — прямо на морде написано. Он, злодей, частенько после мойки вываляется в грязи и носится как угорелый меж простынями, что мать только что постирала и развесила. Она — в крик: «Пристрелю подлюгу, не посмотрю, что ваш пес!» Но в тот день Пестрый и не думал сопротивляться. Не шелохнулся, пока я его отмывал. Но что-то не очень мне это понравилось: будто шмат мяса моешь. Вытираю я его старым полотенцем и вижу отметины от колючей проволоки — этакие проплешинки с ямочками. Дай Бог, если б лет через пять так зажило!

Луис понимающе кивнул. Уж ему-то по работе часто приходится сталкиваться с плохо заживающими ранами, кровь и гной сразу напоминают о смерти, могилах, гробах, которые делал его дядюшка и кому Луис в детстве помогал. «Земли не хватит, чтоб все могилы засыпать».

— На голове у него тоже отметина. Но уже поросшая седой шерстью — этакий белый пятачок возле уха.

— Куда пуля угодила, — догадался Луис.

Старик кивнул.

— Знаете, Джад, прострелить голову — еще не значит убить наверняка. Сколько неудачных самоубийств или покушений, и все из-за невежества. Не знают люди, что черепные кости крепки, пуля может отрикошетить и по дуге, не затронув мозг, выйти с другой стороны. При мне был случай: парень выстрелил себе в правое ухо, пуля виляла-виляла по периметру всей головы, вышла, наконец, задела яремную вену — от этого парень и умер.

Джад усмехнулся, кивнул.

— Я что-то подобное читал в одной из газет, что Норма выписывает, то ли в «Звезде», то ли в «Спрашивай — отвечаем». Ну, уж коли мой отец сказал, что Пестрый мертв, можно не сомневаться.

— Ну, что ж, значит, так все и было, — согласился Луис.

— Ведь дочкин кот тоже был мертв?

— Да, несомненно.

— Себе-то вы быстрее поверите. Как-никак вы врач.

— Вы, Джад, так сказали, будто я — Бог. А я, увы, простой смертный. И в темноте…

— И в темноте вы пощупали шею. Перебита. Голова болтается. И к тому же он уже примерз к земле, вам его чуть не силой отдирать пришлось. С живыми такого не бывает. Коченеют и примерзают только неживые.

В соседней комнате часы пробили половину одиннадцатого.