Питер Стауб - Пропавший мальчик, пропавшая девочка

– Например?

– Например, когда Джозеф Калиндар входил в комнату, там сразу будто становилось теснее и темнее. Сидела в нем какая-то силища. Он будто сжирал свободное пространство, заполняя собой все помещение. Бывало, стоишь рядом с ним, и кажется, будто на тебя свалилось тяжеленное бремя. Только вот что за бремя, сказать не берусь. Враждебность словно черным облаком клубилась вокруг этого парня. Когда ты оказывался рядом с ним, она начинала клубиться и вокруг тебя. Сдерживаемая ярость, враждебность и презрение ощущались, даже когда он говорил, что будет молиться за нас. Я часто думал, что так, наверно, в людях проявляется зло. Жившее в Калиндаре зло отравляло атмосферу, и оттого даже стоять рядом с ним было страшно.

– Доводилось и мне слыхать о таких людях, – сказал Тим – Но только из рассказов психоаналитиков об их пациентах.

– Ну, не могу сказать, что это бросается в глаза, – сразу и не поймешь. Поначалу Калиндар производил впечатление простого неразговорчивого работяги. Потом вдруг чувствуешь себя малость сбитым с толку, когда начинаешь ощущать эту жуть.

– Можно представить, каково жить с ним в одной семье, – проговорил Тим.

– Вот почему исчезновение его жены не вызвало особых подозрений. Все думали, она просто от него сбежала. А мальчик остался. Он у Калиндара ходил в помощниках по плотницкой работе с малых лет, как только смог держать в руках молоток. Бросил школу. Предан был отцу безоговорочно. Вот почему Калиндар стал таскать его с собой на «экскурсии». Само собой, когда Мира сбежала, они получили возможность держать жертвы в доме, сжигать их в печи. Там-то и нашли останки мальчишки – в топке.

– Итак, вы жили в доме напротив, – сказал Тим. – Неужто вас ни разу ничего не поразило? Не показалось странным? Не вызвало подозрений? Даже если вы не решались сообщить полиции о своих подозрениях – были ли они у вас, подозрения?

– Калиндар меня поразил, – ответил Хилльярд. – Шутите? Как только я понял, что он сумасшедший, все, что он делал, казалось мне странным.

– Не на ваших ли глазах он спас двух детей соседа?

– А вы, гляжу, неплохо подготовились, а? Детей соседа, но не моего, это был дом номер тридцать три двадцать пять – его соседи. Семья черных, Уоткинсы, жили в том доме.

– Вам случаем не довелось быть в тот день дома?

– Случаем довелось, видел все или почти все.

– Вопрос сугубо из любопытства: это произошло до или после того, как он пристроил к дому еще одну комнату и возвел стену на заднем дворе, чтобы скрыть пристройку от посторонних глаз из переулка?

– Очень хороший вопрос, – похвалил Хилльярд. – Он спас семью Уоткинсов буквально за два дня до того, как начал закрывать тыл участка стеной. А комнату пристроил, наверное, после того, как закончил стену.

– А как вы узнали о комнате, если никогда не были у него?

Хилльярд сердито глянул на Тима:

– А вы в курсе, что раз в два месяца я постригаю лужайку у того дома? Вернее, раньше постригал, пока вот не покалечился, и как только поправлюсь, снова буду постригать, можете мне поверить!

– Простите, у меня и в мыслях не было ни на что намекать.

– А на что вы могли бы намекнуть, а?

– Ни на что, – пробормотал Тим, застигнутый врасплох. – Даже не знаю… Просто мне показалось, что я расстроил вас абсолютно безобидным вопросом. – До него вдруг дошло, что Хилльярд был одним из тех, кто пытался сжечь дом Калиндара.

– Джордж говорил мне, что я частенько обижаюсь без причины, а сейчас, с годами, я стал, наверное, еще обидчивей. Мы говорили о Калиндаре и пожаре. А скажите-ка мне, мистер Андерхилл. Вот вы писатель. Не поразил ли вас этот эпизод со спасением – нехарактерный для человека, которого я вам описал?

– А что ж удивительного в том, что очень набожный человек выполнил свой долг и спас из горящего дома людей?

– Калиндар ненавидел черных, – сказал Хилльярд. – И за людей он их не считал. Чует мое сердце, он был бы счастлив, сгори в том доме синим пламенем все Уоткинсы.

– Брат рассказывал мне, что Калиндар в то утро не один раз бросался в дом и был полон решимости спасти всех.

Хилльярд задержал на Тиме высокомерный и самодовольный взгляд:

– Я вам сейчас расскажу, как там было дело, а потом послушаем, что вы думаете на этот счет.

– Договорились, – кивнул Тим.

– Когда занялся пожар, Калиндар был у себя заднем дворе. Сильнее всего полыхало со стороны задней части дома, и ему пришлось обежать вокруг и вломиться в дверь с тыла. Он вышиб ее с одного удара. Влетел в дом. Даже с моего крыльца было слышно, как он вопил, только слов я не разобрал. Минуты через две-три – а это, согласитесь, достаточно долго, если речь о горящем доме, – появляется он с детьми Уоткинсов: одного держит за руку, а второго – в охапку другой рукой. Дети орут истошно. Конечно, в тот момент он показался мне героем. Я позвонил пожарным сразу же, как только увидел дым, и очень надеялся, что машины поспеют вовремя, чтобы спасти Калиндара и родителей малышей. А Калиндар опустил детей на лужайку перед крыльцом и рванул обратно. Дым валил уже из боковых окон, а через окно гостиной я увидел огонь. Почти сразу же Калиндар вернулся, толкая перед собой мистера и миссис Уоткинс. Потом развернулся и снова нырнул в дом! Он все выкрикивал имя.

– Имя?

– Лили! Лили!

– Кто такая Лили?

Хилльярд пожал плечами:

– Как раз в этот момент подоспели машины, целая орава пожарных вбежала в дом, они подключили брандспойты и через пару минут уже тащили Калиндара наружу, поздравляли и благодарили за спасение четырех жизней. Мне показалось, что он совершенно дезориентирован, не понимает, как же это, почему все эти люди так добры с ним. Он убрался восвояси сразу же, как только смог. Но люди из «Леджера» и телевизионщики уцепились за эту историю и раскручивали ее, насколько Калиндар им позволял. Получилась эдакая сказка о расовой гармонии со счастливым концом Дело-то было только несколько месяцев спустя после крупных беспорядков в Чикаго и Милуоки, помните – в шестьдесят восьмом? Да, и в Детройте. Черные сжигали тогда свои частные предприятия, фермы. Это была страшная трагедия. Вы наверняка помните.

– В шестьдесят восьмом году меня не было в Штатах, – сказал Тим – Но было бы неправильным утверждать, что мне посчастливилось избежать насилия.

– Вот те на! – Глаза Омара Хилльярда округлились. – В шестьдесят восьмом я в стольких маршах протеста участвовал. Против расизма и против войны…

– Мистер Хилльярд, мы оба с вами страдали от того, что творилось во Вьетнаме.

– Хорошо, – махнул рукой Хилльярд. Тим же не видел ничего хорошего. Омар Хилльярд все еще придерживался благородных принципов. Будь у него медали, он вернул бы их правительству в шестьдесят восьмом или шестьдесят девятом А на маршах протеста держал бы над собой плакат «Ветераны против войны». Это было сильнее его. Омара до сих пор бесили люди вроде Тима Андерхилла. Будь его воля, собрать бы их всех в одну большую армию и отправить строевым шагом прямо в болото. Такие, как Андерхилл, наносят удар его гражданской гордости, и Хилльярд не находил им оправдания.