Питер Стауб - Пропавший мальчик, пропавшая девочка

– Как ни странно, еще один бухгалтер.

– Ну, бухгалтеры так не выглядят. А друг ваш напоминает мне кое-кого… Одного очень известного человека, который живет в городе, не могу вспомнить, кто это… Имя его вертится на языке… – Не отводя от Тома улыбающееся лицо, он покачал головой. – Бог с ним, не важно. Ну что ж, в добрый путь.

– Благодарю вас, – сказал я и поспешил удалиться как можно скорее, но не настолько, чтобы разбудить в Ронни подозрение.

Ллойд-Джонс скрылся за мощной дверью раньше, чем я дошел до машины.

– Это он, – сказал я. – Тот самый сукин сын, что пытался увести мальчишку из парка.

– А знаешь, – улыбнулся Том, – порой я просто вынужден восхищаться своей гениальностью.

Когда мы проезжали мимо красивого, в викторианском стиле, дома Арнольда Трурайта на Лоблолли-роуд, Том беседовал с Францем Полхаусом по мобильному телефону. Все просто, говорил он. Я был настолько убежден в том, что дом на Мичиган-стрит имеет отношение к исчезновению Марка, что мы просмотрели списки собственников и поехали взглянуть на хозяина И что бы вы думали – он как две капли воды похож на того типа с фоторобота загадочного Ронни! Достаточное основание, не правда ли, сержант Полхаус?

По-видимому, сержант согласился.

– Богатых людей арестовывают не так, как бедных, – сказал Том. – Немало часов надо убить, чтобы соблюсти все формальности. Но его все равно возьмут. Придут сюда с ордером на обыск и перетряхнут дом. Ллойд-Джордж уедет отсюда в наручниках. Неважно, как громко и о чем будет вопить его адвокат, Ронни непременно арестуют, составят протокол и предъявят обвинение как минимум в двух убийствах, в зависимости от того, что и в каком количестве найдут в его доме. Под залог его не выпустят. Ваша профессорша Биллинджер наверняка опознает в нем человека, виденного ею в парке Шермана, и рано или поздно полиция обнаружит человеческие останки. Как бы мне хотелось, чтобы именно для таких случаев государство сохранило смертный приговор! Что ж, несмотря ни на что, благодаря нам с тобой мистер Ллойд-Джордж проведет остаток жизни в одиночке. Если его не убьют в тюрьме, что, скорее всего, и произойдет.

– Жаль, Марк не видит всего этого, – сказал я. – Знаешь, у меня такое чувство… Я сейчас готов пробежать марафонскую дистанцию или перепрыгнуть дом. Что сказал сержант?

– Сержант пообещал держать меня в курсе. Он должен позвонить после того, как Ллойд-Джордж пройдет процедуру допроса, и дать знать, если в результате обыска обнаружатся какие-либо улики. Судя по внешнему виду этого парня, они найдут достаточно, чтобы предъявить ему обвинения.

– Почему ты так решил?

– Слишком уж он самоуверенно держится, вот почему. Держу пари – Джозеф Калиндар был его кумиром. Вот почему он купил дом на Мичиган-стрит. И еще я уверен, что где-то в этом доме, в чулане, на чердаке – в каком-то подобном месте, – он устроил алтарь Джозефу Калиндару.

Том увидел выражение моего лица, подался ко мне и похлопал по колену.

– Ты не против, если я попрошу тебя остановиться в центре?

Весь обратный путь по Истен-Шор-драйв у меня перед глазами стояло лицо Рональда Ллойд-Джонса. Миля за милей катились назад, но потрясение, которое я испытал от встречи с ним, не ослабевало. Он улыбался, он называл меня «сэр» и размышлял, насколько достоверна моя «легенда». Он был безгранично любезен и мил Он до смерти напугал меня. Поскольку для очень многих людей, я даже не берусь предположить – скольких, это радостно улыбающееся холеное лицо было последним, что они видели в жизни. Рональд Ллойд-Джонс уполномочил себя провожать их в мир иной и обожал свою работу. Встретившись с этим человеком, я вновь подумал: как хорошо, что Марк сейчас где-то там.

Как доказательство, или новая уверенность, или что-то в этом роде – Марк удивительным образом явил мне себя, когда я вез Тома к его цели. Цель, как выяснилось, заключалась в том, чтобы приобрести баскский берет и серый «хомбург» [33] Мужская фетровая шляпа с узкими, немного загнутыми полями и продольной вмятиной на мягкой тулье; названа в честь г. Хомбург (ныне – Бад-Хомбург), где впервые делались такие шляпы. в одном из тех редких в Америке мест, где еще можно отыскать подобное. Вычислить серийного убийцу, а следом закупить два причудливых головных убора – это поистине был день Тома Пасмора Мы только подъехали к светофору на углу Орсон и Джефферсон-стрит, прямо напротив скверика, у которого в первый день моего возвращения в Миллхэйвен я увидел Марка и Джимбо. В этот самый момент, за мгновение до того, как загорелся зеленый, и произошло удивительное событие, о котором я говорю, – событие, с того самого момента и до нынешнего времени укрепляющее мой дух.

Итак, разглядывая что-то или просто ведя взглядом вдоль стены ближайшего дома, я случайно обратил внимание на широкое стекло-витрину переполненного «Старбакса». За столиками молодые люди читали газеты или щелкали по клавиатурам своих лэптопов. Первое, что привлекло мое внимание, это лицо сидевшей за одним из столиков у окна молодой женщины, буквально лучившееся сочетанием неземной красоты и неподдельной, истинной доброты.

«В жизни своей, – вдруг зазвучал в моей голове голос, – ты больше никогда не увидишь ничего прекраснее».

От пальцев до плеч по рукам моим будто побежали колючие электрические импульсы. Мальчик – молодой мужчина – тянулся через стол и что-то говорил этой женщине. Я обратил внимание, что на юноше были две торчащие одна из-под другой футболки, как на Марке, прежде чем понял, что передо мной Марк. Он повернул лицо к окну, ко мне, и в эти полсекунды меня осенило: Марк как будто повзрослел и… Марк безмерно счастлив.

Это была награда Не единственная, но первая. Марк и его «Люси Кливленд», чье настоящее имя я знал, покинули свое где-то там на достаточно долгий срок, чтобы показаться мне во всей полноте своих новых жизней. Выходит, где-то там – это совсем рядом.

Загорелся зеленый. Сзади раздраженно загудели клаксоны, и я буквально заставил себя медленно тронуться. Широкая дуга Проспект-авеню, а затем Истен-Шор-драйв приведет нас к дому. Я почувствовал, что во мне поселилась частица той искрящейся радости, и она останется со мной навеки. От нее веяло вечностью. То, что я увидел – торжество неземной красоты, – огнем горело в моей памяти. Увиденное мной там и тогда, на Джефферсон-стрит около половины пятого пополудни, и сейчас пылает во мне, в то время как я сижу в просторной экстравагантной гостиной Тома Пасмора и жду новостей от сержанта Полхауса или одного из его подчиненных.

«Дай бог счастья Марку Андерхиллу, – звучало в унисон в моей душе, в моем сердце и рассудке. – Дай бог счастья и Люси Кливленд. Хотя сейчас у них на двоих счастья столько, что впору поделиться со мной».