Виктор Точинов - Логово

Ни единого волоса на голове и теле человека не было. На груди и животе виднелись четыре отверстия, явно пулевых. Плюс рассеченная лопатой Марченко нога. На всех пяти ранах виднелась кровь – свежая, яркая. Не свернувшаяся. Женя подумал, что ничуть не удивится, если мертвец сейчас зашевелится и сядет в могиле… А то и набросится на потревоживших его покой…

Похоже, Осадчего посетили те же мысли – вытащил пистолет из-под энцефалитки, держал в опущенной руке, не выпуская раскоп из вида.

– Интересное кино, – сказал Чернорецкнй. – Тут вот лежит мертвец и никак не может сгнить. А в четырех километрах отсюда умирает старуха – и никак не может умереть. Хотя она-то как раз сгнила заживо, и патологий, несовместимых с жизнью, у нее на пяток покойников…

– Ты у нас эскулап, вот и разбирайся с патологиями, – сказал Осадчий. – А мое дело – доставить это чудо-юдо, куда положено. В режиме максимальной секретности…

…Старуху можно было легко найти по запаху, даже не обладая для этого чутьем легавой собаки. Смрад, стоявший в старом опустевшем доме Ольховских, крепчал по мере приближения к единственной жилой комнате… Впрочем, не к жилой, подумал Женя, старательно дыша ртом. Не к жилой, к умиральной…

Повезло. Сегодня бабка была относительно способна к разговору – в первый раз за последнюю неделю. Но, как и раньше, ничего связного выудить у нее не удалось.

– Мы установили точно, по отпечаткам пальцев, – это ваш младший сын, Владислав.

Женя говорил громко, раздельно, но по возможности мягко. Осадчий молчал. Методы допроса, к которым он привык, здесь не годились. Марченко с ними не пошел – первый его визит сюда стал и последним.

Старуха отреагировала на слова Чернорецкого неожиданно. Рассмеялась. Смех был страшен. В распахнувшемся черном провале рта дергался изъязвленный язык. Зловоние усилилось. А раздавшийся звук порождал желание зажать руками уши, и так вот, не отнимая рук, выбежать вон…

– Вы можете хоть как-то объяснить, что с ним произошло перед смертью? – спросил Женя, уверенный – не ответит.

Ответила. Тихо, с большими паузами между словами, но вполне разборчиво:

– А ты… разузнай… у святого… Вонифатия…

– Совсем спятила… – Осадчий сплюнул. И нажал клавишу «стоп» на портативном бобинном магнитофоне.

Старуха снова захохотала – тем же безумным и сводящим с ума смехом.

Но глаза ее… Глаза смотрели вполне разумно. Более того, в глубине их таилась насмешка.

Чернорецкий, как врач, знал прекрасно: глаз – само глазное яблоко, и зрачок, и радужка – не имеет и не может иметь никакого выражения, отражающего эмоции, за выражение глаз мы принимаем микромимику глазных мышц… Знал и все равно подумал: «Она не сумасшедшая. Все понимает и обо всем помнит. Но ничего нам не скажет. Просто-напросто издевается…»

Наручники были хороши.

Эластичные прокладки браслетов охватывали запястья мягко, не травмировали. Это – если не делать резких движений. В противном случае впивались, сдавливали, перекрывали кровоток. Человек это знал – и старался не дергаться.

Ключ повернулся легко и беззвучно. Руки, заведенные за спину, почувствовали свободу. Человек поднялся с колен, снял с головы спецназовский капюшон, натянутый прорезями назад, бросил под ноги. Пряди седеющих волос встопорщились. Именно за них человек подучил свое прозвище: Седой. Хотя отнюдь не был стар.

Осматриваться он не стал. Место хорошо знакомо и что будет дальше – хорошо известно. Назад тоже не оглянулся. Что за удовольствие смотреть на четыре ствола, направленных на тебя с безопасной дистанции?

– Ну, че встал-то? Шуруй давай. Время пошло. – Голос сзади прозвучал с ленцой, равнодушно.

Седой не заставил себя упрашивать. Рванул с высокого старта и исчез между деревьями. Вокруг был лес – местами сосновый, мачтовый, местами смешанный, низкорослый, прорезанный полузаросшнми просеками, испещренный ямами и канавами. Бывшая территория военного объекта, приспособленная для иных целей. Место это – между своими – называлось Логовом. Седой тоже был своим. До недавнего времени.

Направленные на пленника стволы после его исчезновения не опустились, но сместились на другую мишень. На клетку. Низкую, небольшую – в сравнении с размерами запертого в ней зверя. Клетка была оборудована для движения по пересеченной местности – основание стояло на шасси с широкими автомобильными колесами. Длинная металлическая оглобля с поперечиной позволяла тянуть передвижную тюрьму вручную, не приближаясь к прутьям решеток. Либо – использовать как прицеп к автомобилю.

Четверо автоматчиков подошли к клетке с оружием наготове. Двое в штатском, стоявших у машины, оказались за их спинами.

Один из штатских возился с установленным на капоте прибором, отдаленно напоминавшим ноутбук, собранный каким-нибудь Кулибиным из разнородных деталей. Второй смотрел на его манипуляции с легкой тревогой. Сегодняшнее испытание – особенное. Любая осечка или неполадка должны быть исключены.

– Вот что, – сказал второй, – открой-ка сегодня пораньше. Секунд-на тридцать. На всякий случай.

– Ну… так ведь это… ведь как же? – сбивчиво забормотал возившийся с прибором. – Там ведь оно… цепь задержки… на замке-то… перепаивать ведь надо… нет, Мастер, никак не выйдет.

Человек, названный Мастером, не стал настаивать. И предлагать отпереть клетку вручную – не стал. Стоял, смотрел, как движется по экрану синяя метка. Красная пока мигала, оставаясь на одном месте.

Секунды ползли медленно, как перегруженный товарный поезд. Наконец торцевая стенка клетки с лязгом упала. Автоматчики напряглись – приклады вжаты в плечо, указательные пальцы выбирают слабину спуска.

Зверь не шевелился. Не спешил воспользоваться свободой.

Мастер коснулся кнопки на коробочке, похожей на пульт радиоуправления детской игрушкой. Это и был пульт управления.

Зверь оказался снаружи. Не выбрался, не выполз. Неуловимое, смазанное движение – и туша припала к земле в паре метров от клетки. Длинная шерсть – темно-бурая, почти черная – скрывала очертания твари. На башке шерсть была короче. Виднелась морда с огромной пастью. С клыков тягуче капала слюна. К выбритому затылку прилип небольшой блестящий предмет.

Мастер легонько повернул ручку на пульте, нажал кнопку… Многометровым прыжком зверь метнулся вперед. Исчез в том же направлении, что и убежавший человек. Автоматчики слегка расслабились.

Мастер манипулировал кнопками пульта и вместе с напарником следил, как по экрану перемещаются красная и синяя метки.

Расстояние между метками уменьшалось.

У Седого было две минуты форы. Сто двадцать секунд – не больше и не меньше. Он постарался не терять зря ни одной.