Виктор Точинов - Логово

О пропавшей иконе Дарье пришлось вспомнить только осенью.

«Ну и денек», – подумала Наташа, стараясь ползти по-пластунски (получалось плохо). – «Изнасиловать пытались, убить пытались, даже снять за стакан портвейна пытались. Но вот кражей мелкого рогатого скота ей заниматься до сих пор не приходилось… Ни сегодня, ни вообще. Как, впрочем, и крупного».

Она приподняла голову, осмотрелась.

Молодая козочка щипала траву внешне беззаботно, но краем глаза поглядывала-таки на Наташины эволюции. А может, то был молодой козлик – в первичных половых признаках несовершеннолетних парнокопытных она не разбиралась. У взрослой козы вроде бы должно быть вымя, а у козла – борода…

…Расстояние между нею и козочкой-козликом было сейчас метров семь, не больше. Дальше подползать не стоило, кусты кончились. Она встала на колени под прикрытием последних чахлых кустиков – зачахли они наверняка вследствие стараний упомянутого животного, обглодавшего все листья, до которых смогло дотянуться.

Наташа скроила зверскую физиономию, резко махнула в сторону парнокопытного руками с широко растопыренными пальцами. И крикнула негромко, но пугающе: «У-у-у!!!»

Этого хватило. Животинка ударилась в бега, насколько позволяла длина веревки – и оказалась на другом фланге полянки.

Там все произошло очень быстро.

Хлопок – козленок высоко подпрыгнул, упал, вытянулся на траве, ни бекнув, ни мекнув при этом. Из кустов метнулся Руслан, неуловимым взмахом ножа рассек веревку – и исчез. Козленок исчез тоже.

Если бы Наташа не знала, что должно произойти, и на пару секунд отвела глаза – могла бы присягнуть хоть на Библии, хоть на Коране – никто с целями хищения к пропавшей скотинке не приближался.

Она поползла обратно, ежесекундно ожидая вопля: «Лю-ди-и-и-и!!! Караул!!! Козу-у-у-у украли-и-и-и!!!»

Но всё было тихо.

Ростовцев ел жадно, разрывая сырую плоть руками. И быстро – туша козленка исчезала с небывалой скоростью. Кости трещали на зубах. Рот и подбородок были в крови.

Наташа не могла на это смотреть. Отвернулась. Тошноту вызывали даже звуки – особенно негромкий, причмокивающий, с которым Андрей высасывал костный мозг…

Тоскливо спросила у Руслана:

– И что дальше? Каждый день надо охотиться за живым мясом? Или сойдет парное, с рынка?

Руслан тоже дебютировал в роли скотокрада. На его совести было много грехов и грешков, но эту статью УК он нарушил впервые.

– Не знаю, – досадливо сказал он. – Не доктор я, и не эскулап, я простой охранник, иногда слушавший, о чем профессора с доцентами болтают. Может, и не каждый день. Только после того, как очередную кирпичную стенку голыми руками выломает…

Наташа подумала, что для простого охранника знает on чересчур много. А доктор и эскулап, в общем-то, синонимы… (Что и Доктор, и Эскулап пишутся в данном случае с заглавной буквы и означают вполне конкретных людей, Наташа не догадывалась.)

…На подножный корм пришлось перейти не от хорошей жизни. Когда они втроем – поддерживая под руки мертво молчащего и слабого, как ребенок, Ростовцева, – вышли к краю пустоши, Руслан остановился. Присел. Заставил присесть их (впрочем, Андрея оказалось достаточно просто отпустить). И впервые за время знакомства с Наташей выругался – длинно, злобно и заковыристо. У машины Пасечника стояли два джипа и копошились какие-то люди. Наташа поняла, что тирада Руслана относится именно к ним. Потом он выдернул из-за пазухи пистолет – она оказалась-таки права в догадках о его наличии – странного и незнакомого Наташе вида, с толстым длинным стволом (о том, что глушители бывают не только навинчиваемые, но и встроенные, секретарь-референт «Строй-инвеста», естественно, не догадывалась). Прицелился, снова опустил оружие, покачал головой и сказал, словно бы даже виновато: «Далеко. И патронов всего четыре. Придется переходить в пехоту…» Наташа спросила шепотом. «Кто это?» Он ответил не слишком исчерпывающе: «Мастер, Мухомор и еще три лба из их оравы» Наташа никогда не слышала этих кличек, но поняла, что ничего хорошего от их обладателей ждать не приходится. Вскоре незнакомцы уехали, прихватив и машину Пасечника (что произошло с сидевшим в ней пленником, из-за тонированных стекол видно не было). А они перешли в пехоту, и первой операцией новоявленного пехотного подразделения стал акт скотокрадства – Руслан заявил, что Ростовцев имеет все шансы умереть от истощения, если его немедленно не накормить белковой пищей. Причем белки должны быть животные и свежие. Очень свежие. Почти живые… Наташа не поверила, что даже умирающий от истощения человек станет насыщаться таким образом.

Теперь убедилась.

Ей было страшно.

Лагерь свернули на закате.

Сложенные палатки, каяки, и прочее ненужное на операции барахло спрятали в тайник. Если все пойдет, как планировалось, забирать имущество уже не придется. Поэтому тайник заминировали, выставив таймер на максимум, на двадцать четыре часа – если что не сложится, разминировать уцелевшие успеют… Если таковые окажутся.

Захоронку, кстати, Лисовский приказал устроить в сырой лощине – не хотел испортить здешнюю красоту случайным лесным пожаром, вполне вероятным после взрыва. В тайник оставалось отнести лишь еще одну вещь: аппаратуру Оленьки – ту самую, весьма напоминавшую двухкассетник не то тайваньского, не то малазийского производства. Но ей, аппаратуре, предстояло выполнить задачу, не предусмотренную приказами и инструкциями, но превратившуюся в обычай. В ритуал перед операцией.

Лисовский достал старую потертую кассету, Оленька вставила, нажала клавишу, и они услышали хрипловатый, надтреснутый тенор человека, погибшего в далеком 86-м году:

Баллада была излишне длинная, стихи грешили неточностями ради размера и рифмы, расстроенная гитара фальшивила, но слушали все внимательно. Даже Стас, впервые шедший с Лисовским на операцию и не знакомый с этим ритуалом.

Хотя в Афганистан никто из них не поспел. Даже Лисовский, самый старший в группе, был на третьем курсе училища, когда сдали Афган…

Но именно из-под Кандагара вернулся в 80-м отец Ромы Лисовского – тоже майор Лисовский. Вернулся в цинковом гробу. Фронта там не было, и неравного боя не было, – просто какой-то удачливый душок разбогател на двести тысяч зеленых, всадив «стингер» в брюхо заходившему на посадку вертолету. За будущее умение летать над плюющимися огнем и смертью горами ювелирно, впритирочку, наши платили в тот год многими жизнями…

Серый ящик с крохотным стеклянным окошечком провел в жизни Ромы резкую черту, разделив на две неравные половины: мирную и военную. Дальше было суворовское училище в Питере, и вэдэвэшное в Рязани, и полтора года в гарнизоне, и никем не объявленная война, и другая война, и орден в зале с белыми колоннами… И третья война, ставшая последней. Но как выяснилось – не совсем.