Виктор Точинов - Графские развалины

Кравцов понял, что за минувшие годы законопослушность Козыря выросла. Раньше, угодив в подобную ситуацию, тот бы уже размышлял – где бы и как бы раздобыть левый, незаконный боевой ствол. Тем более что в Спасовке откопанные и восстановленные пушки кое у кого имелись – и чересчур далеко не запрятывались. Трудно жить в деревне без нагана.

Вполне можно приобрести или взять напрокат пистолет у хорошего знакомого. Впрочем, если вдруг все окажется всерьез, если Кравцов или Пашка разузнают что-то особо поганое – может дойти и до этого варианта… Подумав про это – почти уже серьезно, – Кравцов решил: идеи-фикс всегда заразны. Эта тоже.

А Козырь тем временем снова сменил тему:

– Кстати, раз так дело повернулось – можешь наш трудовой договор аннулировать в любой момент. И уехать. Я в претензии не буду. В конце концов, тут все в мои проблемы упирается, а ты, в общем-то, ни при чем.

– Нет уж. Когда мне говорят или пишут: убирайся! – с места не стронусь. Вот если бы тот дебил написал вежливо: уезжайте, пожалуйста…

Шутка не получилась. Даже тень улыбки у Паши не промелькнула.

…Когда Козырь наконец уехал (держа на переднем сиденье бюкефлинт с вложенными в стволы картечными патронами), Кравцов понял странную вещь. За долгую беседу они перебрали всевозможные меры предосторожности и противодействия неведомому противнику. Лишь об одном Пашка не заикнулся: о том, чтобы отменить завтрашний приезд сюда жены и детей. Почему?

В полночь – когда в вагончике Кравцова еще горел свет и долгий разговор с Пашей был далек от завершения – поздние прохожие, невзначай прогуливавшиеся у обнесенного оградой озера-провала, вполне могли бы заметить несколько теней, мелькнувших в лунном свете. Но прохожих не оказалось – место популярностью для прогулок при лунном свете не пользовалось. При дневном, впрочем, тоже.

Все подготовили заранее – сетку, приваренную к толстому уголку опоры, разрезали по самому краешку. Разрез прихватили в трех местах стяжками из мягкой алюминиевой проволоки, окрашенной в видах маскировки железным суриком, напоминавшим по цвету окружающую ржавчину. Заметить лазейку даже вблизи было нереально.

Даня открутил стяжки и аккуратно сложил в карман – еще пригодятся. Пролез первым и стоял у лаза, придерживая отогнутый край сетки. За ним проник на запретную территорию Васька-Пещерник, двоюродный Женькин брат, живущий в соседней Поповке. Потом девчонки – Альзира проскользнула шустрой змейкой, Женька чуть менее ловко, но тоже уверенно. А Борюсик – самый сильный и в то же время самый толстый и неуклюжий в их компании – застрял. Зацепился рубашкой за что-то остро-ржавое, шепотом ругался, отцепляя.

Наконец все пятеро оказались внутри, Даня отпустил край сетки – проход вновь стал невидим стороннему взгляду. Только после этого Даня повернулся к водоему.

Луна отражалась на зеркально-гладкой поверхности – ни рябь от ветра, ни всплески рыбы ее не нарушали. По разведданным вездесущих мальчишек, рыбы тут не водилось.

Озерцо не поражало воображение каким-то чересчур мрачным видом, но неприятное впечатление от него возникало и постепенно усиливалось все время нахождения на берегу. В чем тут дело, никто не понимал. Может, в знании того факта, что у водоема практически нет дна – вернее, находится оно на непредставимой глубине. Или давили воспоминания об утонувших? Как бы то ни было, с недавних пор переплыть озеро – особенно ночью, в темноте – стало среди спасовских подростков не менее славным подвигом, чем автограф на самой верхотуре графских руин.

Пожалуй, такое свершение считалось даже более почетным. Опасность развалин была старая и давно известная, многие поколения юных спасовцев – платя порой жизнями и здоровьем – выработали относительно безопасные методы и приемы стенолазания. Озеро появилось недавно – и закономерность появления в нем водоворотов не смог пока вычислить никто.

Порой можно было долгими неделями пялиться на ничем не возмущаемую поверхность. Но изредка вода по два-три раза на дню приходила в движение. Вращаясь, начинала медленно понижаться в самом центре водоема наклонными стенами воронки. Вращение убыстрялось, стенки становились всю круче; казалось, что водяная шахта ведет в неизмеримые глуби и – тоже казалось – что провал этот зовет, подманивает, искушает: нырни и увидишь напоследок то, что никто и никогда не видел…

Потом все заканчивалось.

Уровень воды после того ощутимо не понижался – ученые, известное дело, имели на все происходившее в озере свои глубоко научные объяснения, а среди мальчишек и девчонок ходили страшилки – сидит, дескать глубоко-глубоко жуткий и громадный Проглот-водохлеб, проголодавшись, втягивает пастью воду – затем выпускает обратно, отцедив и сожрав все живое. Никто, понятно, байкам этим всерьез не верил, разве что совсем мелкая малышня.

Сегодня компания Даньки решила переплыть озеро в полном составе. Почти в полном – еще двое под какими-то предлогами, казавшимися им вескими, отказались. И все пятеро чувствовали – прежнего единства в компании уже не будет, навсегда проляжет между ними эта черная, отражающая лунные блики вода. Может, придется им еще играть вместе – но невидимая преграда останется.

Женька скинула босоножку, макнула пальцы ноги в воду, шепотом сказала:

– Б-р-р-р…

Даня пощупал рукой – нормальная водичка, плыть можно. В безветренные дни поверхность неплохо прогревалась. Но нырять, конечно, не стоило – более глубокие слои оставались обжигающе-ледяными.

Надо понимать, Женькино «б-р-р-р» относилось не к температуре воды – к общему впечатлению от озера и их затеи.

– Не знаете, когда тут в последний раз крутило? – негромко спросил Борюсик, и голос его показался тоньше обычного.

– Недавно, – обнадежил Даня, расстегивая рубашку. – Теперь не скоро повторится.

Это было не так, никакой регулярности и закономерности в появлении водоворотов не наблюдалось – и все про то знали. Но спорить никто не стал. Сомневаться и отказываться стоило раньше.

В общем, с точки зрения статистики риск не чрезмерный. Водоворот крутился минуты две-три, не больше. К тому же появление воронки предвещали некие признаки – поверхность воды приходила в движение…

У Женьки под платьем обнаружился закрытый купальник. Альзира же, как втайне и подозревал Борюсик, собралась плыть в одних трусиках, ничего похожего на бюстгальтер она не носила – цыганские девушки, да и женщины, этой деталью туалета чаще всего пренебрегают. Борюсик почувствовал в плавках знакомое с недавних пор шевеление – и смущенно отвернулся от ее маленькой груди – сильно торчащих сосков и небольших припухлостей вокруг. Бедра и грудь Женьки были развиты больше, но именно Альзира, и никто другой, вызывала в Борюсике смутные желания… Недавно она, не смущаясь, рассказала ему в доверительном разговоре, что скоро, после первых дней , выйдет замуж – и уже знает, за кого. Борю эта перспектива не порадовала, Альзиру тоже – она имела талант к рисованию и неплохо успевала по другим предметам, хотела бы учиться дальше и поступить в художественную школу, но… Но цыганские женщины крайне редко имеют больше четырех-пяти классов образования.