Виктор Точинов - Графские развалины

Полгода назад у него мелькнула смутная вначале идея, которая постепенно становилась все более реальной и к концу нынешней весны окончательно оформилась.

Гном решил вновь попробовать свои силы с девушками.

Но иначе, не на унаследованном от матери диване и не прежним способом.

На Кошачьем острове.

Как с кошками.

Если хочешь набраться незабываемых впечатлений, то гулять по кладбищу лучше в районе полуночи.

Но в минувшие дни впечатлений Кравцову хватало. И он отправился на прогулку после обеда.

На погосте – вопреки всем мрачным представлениям о подобных местах – оказалось тихо, спокойно, красиво. Умиротворенно . Оградки и кресты (каменных памятников здесь стояло мало) спускались вниз по крутому склону, старые деревья шелестели листвой – молодой, нежно-зеленой – и словно шептали: выше голову, старина, смерть не такая уж мрачная штука…

Удивляла большая скученность старого кладбища. На крохотных семейных участках торчало столько крестов, что поневоле закрадывалось подозрение: не иначе как гробы тут закапывают торчком, вертикально… Но Кравцов знал, что это не так. Хотя порой домовины зарывались на разных уровнях не то что впритирку – внахлест. Дело в том, что грабительские расценки на кладбищах Питера – и официальные, и теневые – заставляли спасовцев зачастую хоронить на деревенском погосте живших и умерших в городе родственников. В Спасовке, например, могилу до сих пор копали патриархально, по старинке – за бутылку казенной…

Прогулку Кравцова вызвало не желание поклониться могилкам родственников. Его заинтересовала фраза из тетради Пинегина: «КЛАДБИЩЕ – ДАТЫ». Кравцов решил, что речь идет именно о Спасовском кладбище. Сейчас он ходил по узеньким наклонным дорожкам и машинально, не глядя на фамилии и портреты, записывал все подряд даты с крестов на лист бумаги: рождение-смерть, рождение-смерть, рождение-смерть…

Ладно хоть свидетелей у его странного занятия не оказалось – пусть и выходной день, но Пасха прошла, а до Троицы еще далеко… На дальнем конце кладбища, впрочем, кто-то возился на могиле – но туда Кравцов не подходил.

Работа шла механически, и мысли были заняты другим. Другой записью в пинегинском дневнике, на той же странице, что и фраза про кладбище: «ГДЕ ЦАРЬ???????»

Вопрос сформулирован без кристальной четкости. Но Кравцову считал, что знает, о чем речь.

Дело в том, что недолгое соседство с последним императором – прикупившим «Графскую Славянку» для охотничьих забав – породила потом массу легенд среди спасовских обывателей.

Например, в двадцатые годы, когда Гражданская война уже отгремела, а коллективизация еще не грянула, жил в Спасовке мужичок с простым таким прозвищем: «Царь». Прозвище еще полбеды, так он и лицом походил на Николашу, благо внешность последнего монарха народ хорошо помнил, хоть и изъяли царские портреты к тому времени отовсюду… Понятное дело, ползли слухи, что один из великих князей любил ходить на сторону, причем, извращенец этакий, предпочитал именно крестьянок фрейлинам да дворцовой прислуге. Мужичок тех сплетен о покойной своей мамаше никак не подтверждал, но, что характерно, бороду и прическу стриг точно так, как носил покойный император. И на прозвище Царь откликался. Может, то было просто безобидное чудачество, которое могло скверно закончиться в бурные тридцатые годы.

Но Царь до великих чисток не дожил, скончавшись скоропостижно и весьма странно – пообедав, пожаловался на боль в животе, которая все усиливалась и усиливалась, и к вечеру умер в страшных мучениях, «скорой помощи» тогда и в помине не было… Вскрытием, понятно, тоже никто не озаботился. Старики, рассказывавшие Леньке Кравцову про смерть довольно молодого Царя, утверждали, что случился с ним заворот кишок, произошедший от съеденных очень наваристых, жирных щей с убоиной, запитых ледяной колодезной водой. Может, так оно и было, дело темное… Кравцова история эта коснулась по простой причине: Федор Павлович Кравцов по прозвищу Царь приходился ему родным прадедом… Когда Леньке исполнилось шестнадцать, в стране происходил бурный ренессанс монархической идеи – наряду с множеством других напрочь позабытых идей. Люди вытаскивали из тайников давно там пылящиеся родословные (или хорошо платили за составление новых) – возводящие их род к Гедеминовичам, Рюриковичам, а то и к самим Романовым… Тогда Кравцов посчитал весьма лестным числить себя потомком, пусть и внебрачным, императорской фамилии. Юношеская дурь, конечно, – но рассказы стариков о Царе он слушал куда внимательнее, чем прочие их пропахшие нафталином байки…

Естественно, вся история Царя-Кравцова была стародавним деревенским приколом, – даже даты никак не совпадали, «Графскую Славянку» министр императорского двора Фредерикс присмотрел уже после рождения Кравцова-прадеда. Но Ленька однажды потратил два дня, облазив все кладбище до последней могилки – искал погребение «монархического предка». Не нашел. Это показалось странным. Стояли там и более старые, заботливо подновляемые кресты – когда люди из поколение в поколение живут на одном месте, в таком сбережении памяти о предках мало удивительного. Но могила Царя не сохранилась. Могла, конечно, в войну угодить бомба или шальной снаряд… Но отчего потом не восстановили? Кравцов-отец, как ни странно, тоже ничего о месте захоронения своего деда не знал и, задумавшись, сам удивился: как-то не принято было в семье ходить на могилу Царя… В общем, маленькая семейная загадка. Интерес к ней Вали Пинегина – если запись в дневнике истолкована правильно – Кравцова по меньшей мере удивил…

…Три листа почти сплошь покрылись написанными от руки датами. Сжимавшие ручку пальцы не слушались, не хотели сгибаться, – последние годы для письма Кравцов почти исключительно пользовался клавиатурой компьютера.

Хватит, осматриваю последний участок, выборка достаточная, – решил он. И аккуратно записал даты с двух последних крестов. Чем-то эти цифры показались странно знакомыми: 11.07.1967 – 18.06.1984 и 03. 05.1968 – 18.06.1985.

Кравцов взглянул на имена и портреты. Ну точно, братья-погодки Федосеевы – погибшие на графских руинах в один и тот же летний день, но с перерывом в год… Могила ухожена, верно мать жива еще… Вот уж не позавидуешь такой старости.

Следующий час он занимался довольно тупой и нудной работой – переносил цифры с листов на компьютер, в программу, позволяющую статистически обрабатывать большие массивы цифр.

Первые же три сортировки, выведенные в виде диаграмм, принесли крайне интересные результаты.

Даты рождений спасовцев по годам имели два четко выраженных пика – послевоенные годы и начало шестидесятых; насколько знал Кравцов, эта статистика характерна и для всей остальной страны. Второй пик, собственно, был заметен только на фоне семидесятых и восьмидесятых годов – большинство представителей «шестидесятников» еще живы.