Рэй Брэдбери - Что-то страшное грядёт

— Начальник полиции, — заговорил Вилл. — Он нас выслушает…

— Ага, — отозвался Джим. — Ровно столько, сколько ему понадобится, чтобы вызвать санитаров. Черт возьми, Вильям, черт побери — да я сам не верю тому, что произошло за последние двадцать четыре часа.

— Тогда мы должны пойти выше, но не сдаваться теперь, когда знаем, в чем дело.

— А в чем дело? Что такого уж плохого сделал этот Луна-Парк? Напугал женщину Зеркальным лабиринтом? Она сама себя напугала, скажет полиция. Совершил ограбление? Допустим — где грабитель? Спрятался в шкуре какого-то старика? Кто нам поверит? Кто поверит, что древний старик когда-либо был двенадцатилетним мальчиком? В чем еще дело? Пропал торговец громоотводами? Да, пропал, и осталась его сумка. Но он мог просто покинуть город, и все тут…

— А тот карлик на помосте…

— Я видел его, ты видел его, вроде бы он похож на того продавца, согласен, но опять-таки — можешь ты доказать, что он когда-либо был большой? Не можешь, как не докажешь, что Кугер когда-либо был маленьким. И стоим мы тут с собой на тротуаре, Вилл, без всяких доказательств, одни только слова о том, что видели, и мы всего лишь мальчишки, кому поверят — нам или владельцу Луна-Парка, где полицейские так славно повеселились. Здорово мы вляпались. Если бы, если бы только мы могли еще как-то извиниться перед мистером Кугером…

— Извиниться? — вскричал Вилл. — Перед крокодилом-людоедом? Силы небесные! Тебе до сих пор не ясно, что мы никогда не поладим с этими ульмами и гофами!

— Ульмы? Гофы? — Джим посмотрел на него задумчиво, потому что так мальчики называли тяжеловесных, неуклюжих тварей, которые являлись им в сновидениях.

Ульмы в кошмарах Вилла тараторили и стонали, и у них совсем не было лиц. Гофы, снившиеся Джиму, напоминали чудовищные грибы из безе, которые росли, питаясь крысами, а те кормились пауками, такими огромными, что они, в свою очередь, кормились кошками.

— Ульмы! Гофы! — подтвердил Вилл. — Ты хочешь, чтоб на тебя обрушился десятитонный сейф? Посмотри, что уже приключилось с двумя людьми — мистером Электрико и этим ужасным безумным карликом! На этой проклятой машине с человеком все что угодно может произойти. Мы это знаем, сами видели. Может, они нарочно сплющили так продавца громоотводов, а может быть, что-то не заладилось. Так или иначе, его смотало в клубок в соковыжималке, по нему проехал паровой каток, и он до того свихнулся, что даже не узнает нас! Этого мало, Джим, чтобы напугать тебя до смерти? Кстати, может, и мистер Кросетти…

— Мистер Кросетти уехал в отпуск.

— Может быть, да, может быть, нет. Ты видел его парикмахерскую. Видел объявление: «ЗАКРЫТО ПО БОЛЕЗНИ». Чем это он заболел, Джим? Объелся сладостями в Луна-Парке? Перекатался на крутящихся качелях?

— Кончай, Вилл.

— Нет, сэр, я не кончу. Спору нет — эта карусель уж очень заманчивая. Думаешь, мне хочется всю жизнь оставаться тринадцатилетним? Нет уж! Но ей же богу, Джим, скажи правду, тебе в самом деле хочется стать двадцатилетним?

— О чем еще мы говорили все лето?

— Верно, говорили. Но если броситься, очертя голову, в эту волочильную машину, которая вытянет в длину твои кости, Джим, потом ты не будешь знать, что делать с этими костями!

— Я буду знать, — прозвучали в ночи слова Джима. — Я — буду.

— Конечно. Ты просто уйдешь, Джим, и оставишь меня здесь.

— Ну почему, — возразил Джим, — я тебя не оставлю, Вилл. Мы будем вместе.

— Вместе? Ты — ростом на полметра выше, длинные руки-ноги? Глядишь на меня сверху вниз, и о чем нам с тобой говорить? Мои карманы набиты веревочками для бумажных змеев, шариками и узорчатыми листьями, а ты развлекаешься на свой лад с пустыми, чистенькими карманами — мы об этом будем говорить? И ты будешь бегать быстрее и бросишь меня…

— Я никогда не брошу тебя, Вилл…

— Бросишь и не оглянешься. Ладно, Джим, давай бросай меня, потому что со мной ничего не случится, если я буду сидеть под деревом и играть сам с собой в ножички, пока ты там сходишь с ума, заражаясь пылом коней, которые скачут по кругу как одержимые, но слава богу, они больше не скачут…

— А все из-за тебя! — крикнул Джим и осекся.

Вилл подобрался, сжимая кулаки.

— По-твоему, я должен был позволить подлому юному злыдню стать достаточно взрослым злыднем, чтобы он оторвал нам головы? Пусть себе скачет по кругу и харкает нам в глаза? И ты тоже там, вместе с ним? Машешь рукой, сделал круг, опять помахал: пока! А я чтоб стоял на месте и только махал в ответ — ты этого хочешь, Джим?

— Угомонись, — сказал Джим. — Ты же сам говоришь — теперь уже поздно. Карусель сломана…

— А когда ее починят, они прокрутят этого жуткого старика Кугера в обратную сторону, сделают достаточно молодым, чтобы он мог заговорить и вспомнить наши имена, и тогда они погонятся за нами не хуже каких-нибудь каннибалов — или только за мной, если ты надумал поладить с ними и сказать мое имя и где я живу…

— Я не способен на это, Вилл. — Джим тронул его за плечо.

— О Джим, Джим, ты ведь соображаешь? Все в свое время, как говорил нам проповедник в прошлом месяце, шаг за шагом, один плюс один, а не два плюс два, вспомни!..

— Все в свое время… — повторил Джим.

Тут до них донеслись голоса из полицейского участка. В одном из кабинетов справа от входа говорила женщина, и ей отзывались мужчины.

Вилл кивнул Джиму, они живо протиснулись сквозь кусты и заглянули в окно.

В кабинете сидела мисс Фоули. Тут же сидел отец Вилла.

— Не понимаю, — говорила мисс Фоули. — Чтобы Вилл и Джим вломились в мой дом, украли вещи, убежали…

— Вы видели их лица? — спросил мистер Хэлоуэй.

— Когда я закричала, они оглянулись, их осветил фонарь.

«Она не говорит про племянника, — подумал Вилл. — И конечно, не скажет».

«Понял, Джим, — едва не закричал он, — это была ловушка! Племянник ждал , что мы будем его выслеживать. Ему нужно было втравить нас в такое дело, чтобы нас потом никто не слушал, ни родители, ни полицейские, что бы мы ни толковали им про луна-парки, про ночные прогулки, про карусели, — потому что нам не будет веры!»

— Я не хотела бы подавать в суд, — сказала мисс Фоули. — Но если мальчики невиновны — где они?

— Здесь! — крикнул кто-то.

— Вилл! — выпалил Джим.

Поздно.

Потому что Вилл, подпрыгнув вверх, уже карабкался в окно.

— Здесь, — коротко произнес он, ступая на пол.

Они тихо шагали домой по окрашенным луной тротуарам — мистер Хэлоуэй посередине, мальчики по бокам. Когда дошли до дома, отец Вилла вздохнул.

— Джим, я не вижу никакого смысла в том, чтобы терзать душу твоей матушки в столь поздний час. Если обещаешь рассказать ей все за завтраком, я отпущу тебя. Ты можешь войти так, чтобы не разбудить ее?