Рэй Брэдбери - Что-то страшное грядёт

— …старик… старик… — бормотала Ведьма.

Вдруг она перестала бормотать.

— А-ах… — Волосинки в ее ноздрях ощетинились, рот раскрылся, смакуя воздух. — А-ах…

— Постой-ка!.. — выдохнула Цыганка.

Ее ноги скребли воздух, точно незримую классную доску.

Вилл поймал себя на том, что беззвучно тявкает и поскуливает, словно обиженный щенок.

Пальцы Ведьмы медленно опускались, щупая цвета, взвешивая свет. Еще секунда, и указательный палец нацелится на решетку, давая понять: «Тут! Тут!»

«Папа! — подумал Вилл. — Сделай же что-нибудь!»

Человек с картинками, кроткий и терпеливый, теперь, когда возле него стояла слепая, но явно что-то учуявшая подруга-пылюга, любовно глядел на нее.

— Так… — Пальцы Ведьмы трепетали.

— Послушайте, — громко сказал отец Вилла.

Ведьма вздрогнула.

— Послушайте! — воскликнул отец Вилла, размашисто поворачиваясь к прилавку. — Отличнейшая сигара!

— Тихо… — произнес Человек с картинками.

Мальчики глядели вверх.

— Так… — Ведьма принюхивалась к ветру.

— Ну-ка я снова прикурю! — Мистер Хэлоуэй сунул кончик сигары в голубой вечный огонь.

— Тише вы… — настаивал мистер Мрак.

— Вы сами-то курите? — спросил отец Вилла.

Мощный залп его нарочито приветливых слов сбил Ведьму с настройки, она опустила ноющую от ушибов руку, стерла с нее пот, как вытирают антенну для лучшего приема, и снова подняла, вбирая ветер расширенными ноздрями.

— Х-ха! — Отец Вилла выдохнул густую струю сигарного дыма.

Дым окружил женщину красивым плотным облаком.

— Гха! — подавилась она.

— Балда! — рявкнул Человек с картинками, но мальчикам внизу было неясно, кому именно — мужчине или женщине — адресовано это слово.

— Эй, давайте и вам купим одну! — Продолжая дымить, мистер Хэлоуэй протянул мистеру Мраку сигару.

Ведьма оглушительно чихнула, отскочила и заковыляла прочь. Человек с картинками схватил было Чарлза Хэлоуэя за руку, понял, что переборщил, поспешно отпустил его и последовал за Цыганкой, признавая неожиданное, в чем-то нелепое поражение. Однако тут до него донеслись слова отца Вилла:

— Всего вам доброго , сэр!

«Зачем это, папа!» — подумал Вилл.

Человек с картинками вернулся.

— Как вас звать, сэр? — спросил он без околичностей.

«Не говори!» — подумал Вилл.

Чарлз Хэлоуэй поразмыслил, вынул изо рта сигару, стряхнул пепел и спокойно произнес:

— Хэлоуэй. Служу в библиотеке. Заходите как-нибудь.

— Зайду, мистер Хэлоуэй, непременно зайду.

Ведьма ждала его на углу.

Отец Вилла смочил слюной указательный палец, проверил направление ветра и послал в ту сторону облако дыма.

Ведьма отпрянула и скрылась за углом.

Человек с картинками посуровел, развернулся и зашагал прочь, яростно сжимая в кулаках чернильные портреты Джима и Вилла.

Молчание.

Под решеткой царила такая тишина, что мистер Хэлоуэй спросил себя: уж не умерли там мальчики от страха?

А Вилл внизу, с раскрытым ртом и увлажнившимися глазами, смотрел вверх, спрашивая себя: «Пресвятая дева, почему я не видел этого раньше?»

Папа высокий. Он даже очень высокого роста.

Однако Чарлз Хэлоуэй по-прежнему не глядел на решетку, его глаза были прикованы к веренице маленьких комет красной влаги, разбрызганной по тротуару кулаками исчезнувшего за углом мистера Мрака. В то же время теперь, после столь невероятного деяния, он удивленно созерцал самого себя, осваиваясь со своим новым, таким неожиданным состоянием, в котором чувство отчаяния сочеталось с полным спокойствием. Тщетно было бы спрашивать, почему он назвал свою подлинную фамилию; он сам не сумел бы разобраться и по достоинству оценить этот шаг. Сейчас он смог только поднять глаза на цифры на больших часах и говорить им, пока мальчики внизу слушали его голос.

— О Джим, Вилл, что-то происходит. Вы можете спрятаться где-нибудь, только не здесь, до конца дня? Нам надо выиграть время. Как следует поступать в подобных случаях? Никакие законы не нарушены — во всяком случае, писаные законы. Но у меня такое чувство, словно я уже месяц как умер и погребен. Вся кожа в мурашках. Прячьтесь, Джим, Вилл, прячьтесь. Я скажу мамашам, что вам нашлась работа в Луна-Парке, оттого вы не приходите домой. Прячьтесь, пока не стемнеет, а в семь часов приходите в библиотеку. Тем временем я просмотрю полицейские отчеты о луна-парках, наши газетные подшивки, книги, старинные фолианты — все, что может пригодиться. Даст бог, когда вы явитесь с приходом темноты, у меня будет готов какой-нибудь план. До тех пор будьте осторожны. И да хранит тебя бог, Джим. Да хранит тебя бог, Вилл.

Маленький папа, который стал очень высоким, медленно удалился.

Рука его выронила забытую сигару, и она провалилась сквозь решетку, рассыпая искры.

Лежа в квадратной яме, она таращила свой единственный, горящий, розовый глаз на Джима и Вилла. Они смотрели в ответ, пока не поспешили потушить, ослепить ее.

Карлик с отливающими безумным блеском глазами брел на юг по Главной улице.

Внезапно он остановился, проявил в голове кусочек пленки, пробежал ее взглядом, заблеял, развернулся кругом и стал пробираться сквозь чащу ног, чтобы догнать Человека с картинками и увести его в такое место, где шепот был бы слышен не хуже громкого крика. Мистер Мрак выслушал его, потом побежал, оставив Карлика далеко позади.

Добежав до индейца у табачной лавки, Человек с картинками упал на колени. Сжимая пальцами стальные кружева решетки, заглянул в яму.

Внизу лежали пожелтевшие газеты, смятые фантики, окурки, жевательная резинка.

У мистера Мрака вырвался крик приглушенной ярости.

— Что-нибудь потеряли ?

Мистер Тетли смотрел на него из-за прилавка.

Человек с картинками кивнул, продолжая сжимать прутья решетки.

— Раз в месяц я навожу там чистоту, подбираю монеты, — пояснил мистер Тетли. — Сколько вы уронили? Десять центов? Двадцать пять? Полдоллара?

Динь!

Человек с картинками поднял свирепый взгляд. В окошке кассового аппарата загорелись маленькие огненно-красные буквы: ПРОДАЖИ НЕТ.

Городские часы пробили семь.

Эхо гулкого звона прокатилось по темным помещениям библиотеки.

Где-то во мраке сорвался с ветки шуршащий осенний листок.

Но это всего-навсего перевернулась книжная страница.

Где-то в катакомбах, наклонясь над столом под лампой с зеленым абажуром, губы поджаты, глаза прищурены, сидел Чарлз Хэлоуэй; его руки теребили страницы, поднимали, переставляли книги. То и дело он срывался с места, чтобы прощупать взглядом окутанные осенним сумраком вечерние улицы. Потом опять принимался скреплять бумаги, добавлять новые листы, выписывать цитаты, шепча себе под нос. Библиотечные своды отзывались чутким эхом на его голос.