Райдо Витич - Долг

"Вот и ладно, Феденька, вот и наладится", — думала хитрюга.

Федор шел домой нехотя, нес кошку и смотрел в небо впервые за много, много лет. И впервые с далеких дней юности казалось оно ему близким, полным волшебства и тайн, провидения, что зрит прямо в душу.

Он застыл у околицы, поглядывая на звезды. Зашептал, поглаживая Непоседу, вынырнувшую из куртки.

— Видишь? Большая Медведица. Мать моя мне показывала, когда я малой был. Она верила, что нашу семью охраняет это созвездие. Не спрашивай почему, не знаю я. Мы с ней по ягоды ездили и в стоге сена заночевали. Лежали, смотрели в небо, и она рассказывала, что в ту ночь, когда она с моим отцом познакомилась, созвездие Большая Медведица особенно ярким на небе было. Она говорила, что это к добру, говорила, что и меня оно ей подарило… Знаешь, а ведь я не злюсь на маму, мне просто очень хочется увидеть ее еще хоть раз. Просто сказать "здравствуй, мама". Я бы все простил, все забыл. Я бы ей рассказал, как жил, узнал, как она жила. И все. Что мне еще? Подумать, вся жизнь будто сон — что матери рассказать, встреть ее?… Тебя вот судьба подкинула и будто повернула, как река. С Варюхой вон свело… Нужен я ей конечно, как прошлогодний снег, но авось, что и… Посмотрим, да? — улыбнулся кошке. Та потерлась о его подбородок: "А то! Верно говоришь, верно".

— Ты не кошка, ты, видно, удача моя, — рассмеялся тихо. — А вот сладится с Варей, может и мама объявится?

Глава 6

С того дня изменилось что-то. Не резко, но четко. Федор пить вовсе перестал, бриться начал, рубахи стирать, гладить, валенки под лавку закинул. К Варе то на чай, то с гостинцем из леса, то за рысью. Та часто у них пропадала: Федор в лес — она к ним. То с Васей гуляет, то играет, то Варе будто по хозяйству помогает: песни поет, пока та тесто ставит, пропажи находит, Васятке баловать не дает.

К Новому году Федор в город съездил. Неделю не было — путь-то не близок, Непоседа у Вари с Васей жила. Как приехал — подарков навез. Впервой может за много лет не на спиртное — на конфеты, игрушки да милые безделушки потратившись.

С праздников, что вместе отмечали, все чаще дом Федора пустовал — все больше хозяин у Варвары обитал. И ясно стало уже и в деревне — сладились.

К весне рысуха заматерела, здоровенной стала, уже за ушком не почешешь. И все чаще ее из дома человеческого в лес тянуло, на свободу. Пьянила весна кошку, звала к своим.

И ушла как только свадьбу Варя с Федором сыграли.

В ту ночь домовой под окнами плакал, жалился да винился и простила его Непоседа, пустила в дом и наказала крепко хозяйство беречь, за малым и старшим приглядывать. А сама в лес — больше и не видели до осени.

В ноябре Федор с ней встретился — убить хотел, не признав. А та замяукала, жмурясь и улыбаясь, как только она умела, прошла к нему не дичась, потерлась о ноги.

— Ох, ты! Непоседа! Ты ли?

"Ну, яу, яу".

— Устроилась, значит? — присел перед ней, достал из заплечной сумки бутерброды, отдал, но есть она не стала, хоть к себе загребла.

— Чего так? Ааа… котята? Ты прости, чуть не осиротил их. А у нас тоже пополнение. Варюшка-то сына мне родила! Пришла бы хоть, сватья. Ты ведь меня с ней свела, ты мне жизнь в русло повернула. Эх, Большая ты моя Медведица!

Рысь голову его на колено положила: "вот и ладно, вот и правильно. Зайду как — нибудь. Голодно становится. Ты уж там по старой памяти подкорми, приготовь чего."

До деревни Федора проводила и вернулась. Котята в норе малы, глупые, надолго не оставишь.

Зима лютой выдалась. Из помета в три котенка один только выжил и то еле дышал. Непоседа и сама дошла, дохлой стала, слабой. Идти сил нет, а надо — слепышу есть пора и самой кормиться. Только с охоты пустой вернулась, отдышалась, малыша проведала и опять на охоту.

В тот день пурга мела, ясно было — смысла нет пропитание искать, но голод гнал. Бродила, добычу выискивая, и почуяла кровь. Остро пахло, недалеко, не иначе волки кого затравили. Повезет и ей мяса прибудет.

Рванула по сугробам на запах крови и волчьей стаи.

Дуф-дуф! — оглушило, раздавшись там, откуда запах шел, и повеяло близким, знакомым. "Не иначе Федор" — в грудину стукнуло и полетела, ног не чуя. Ринулась на стаю, что человека окружила слету. В холку одному впилась и когтями кожу рвать.

Дуф-дуф! — бахнуло. Пара заскулила, отпрянула. Двое в рысь вцепились. Покатились кубарем, скуля и рыча. Непоседа ослепла от боли, оглохла от запаха крови, себя потеряв, рвала волков, а те ее. Не отбиться — ясно. Она да Федор против стаи — куда? Но просто отдать свое — никогда. И рвала, ревела и рвала. В слепоте страшной схватки ей виделось сквозь марево крови: маленький мальчик, что бежит ей навстречу, подросший мальчуган, что слушает сказку, засыпая на ее коленях. Феденька, Федюшка.

Как не поняла, как не признала сразу — просила ведь: миг дайте, минутку, с сыном встретиться. И вот дали через много, много лет. И не сказать ему, что мать, что не пришла, не смогла она тогда — виновата. Но хоть так вину искупить, хоть так помочь.

Рычала, насмерть стояла. Волки дрогнули. Вожак понял — не взять добычу — отпрянул. С ним и остальные отходить стали, раны зализывая, попятились. А кошка щерилась, скалилась, стоя между ними и человеком, потрепанная, окровавленная, как и он.

"Дура!"

"Вон пошли! Воооннн!!! Порву!!!"

Было в ней что-то, отчего и у Федора дрожь по телу пошла. Волки нехотя потрусили прочь, а Непоседа пала. Лежала, дыхание переводя, и плакала, глядя на мужчину. Дальше-то что? Пурга. Занесет. Не выйти им, не выжить. У Федора нога в крови, истерзана, у нее бок прокусан, клочья кожи выдраны. Дышать и то тяжко. Сдохнет — и рысенок ее, и Федор за ней сгинут.

Поднялась, лапы не слушаются, заносит. Дошла до мужчины, легла рядом, голову на здоровую ногу положив: "потерпи, чуть-чуть потерпи. В себя приду, сообразим".

— Спасибо, — прошептал. Улыбнулся через силу, провел по шерсти Непоседы. — Спасла. Спасибо. В сотый раз тебе должен. Прости…

Непоседа поднялась, принюхалась — до деревни-то недалече, если через овраги срезать. Постояла с поволокой боли, на человека глядя: "подожди меня" и побрела за котенком. Медленно сперва, потом быстрее. Обратно надо. Ей не выжить, но Федора вытащи — тот малыша воспитает.

Из норы за загривок зубами вытащила слепыша и обратно. А сил нет, мутит в голове, лапы заплетаются, доходяга малой тяжелым кажется. До Федора добралась и в забытье провалилась. А там Феденька маленький, бежит к ней, обнимает: «мама».

"Как же случилось так, мама, как?" — смотрит взрослый мальчишка в небо и плачет: "почему бросила?"

"Не бросала я тебя! Нет, милый! Нет, сынок! Оглянись — с тобой я!"

Не слышит. Не видит ее. Вот бы на миг явиться, рассказать. Помочь, что не успела сделать. Но горит рухнувший вертолет, не долетев до базы, льется кровь наружу из искалеченных тел и смотрят в небо глаза, ничего уже не видя, последним шорохом мысли виня себя за глупость, моля хоть на миг еще прийти.