Dok - Ночная смена

У нашего ледового причала стоят два серых катера — те, которые принимали участие в десанте к Адмиралтейству и у которых осадка поменьше. К корме второго привязан небольшой открытый катерок.

Вот на этом катерке мы и уматываем к Дворцовой пристани.

По дороге Званцев сообщает, что у нескольких курсантов — ушибы, вывихи и возможно переломы. На них желательно глянуть тоже.

Что ж не глянуть. Правда в травматологии я не силен, да и опять же рентген бы нужен, но и посмотреть — полезно.

Несмотря на раннее время, публика вовсю корячится, растаскивая вручную автомобильную пробку на набережной, чтобы сделать заграждение качественнее. Что удивительно — много штатских. Показываю на них Званцеву.

— Это не преподаватели — просто, когда все это началось — курсанты довольно много людей спасли — втащили их в Адмиралтейство.

— А, через закрытые двери на первом этаже?

— Нет, не дураки же они открывать дверь, когда там уже мертвецов толпа была — старым курсантским способом. Общежитейским.

— Это как? Веревками?

— Откуда в общежитии веревки. Тем более в женском. На пожарных шлангах. Берется из пожарного ящика шланг от брандспойта, на конце завязывается петля. Спускается все это хозяйство вниз, вполне хватает с третьего этажа. Сначала девчонки сообща затягивают наверх того, кто помельче и немного весит, ну а дальше все проще. Так и тут.

— Откуда такое знание предмета?

— Старая курсантская технология. Внизу — то вахта не пускала.

— То есть «мы тоже не совсем святые»?

— Но я — то сначала уточнял, с кем дело иметь буду. А эти балбесы… да и СПИДа раньше не было.

Дальше осматриваю несколько человек. У одного точно перелом правой руки — рука короче другой, здорово отекла и даже на глазок видно, что кисть руки подвывернута неестественно. У троих — банальные, хотя и сильные ушибы. Еще у одного — точно поломаны ребра — дышать ему больно, слышна при дыхании крепитация отломков, этакое щелкающее потрескивание, дышит часто и поверхностно. Спал сидя — вставать из положения лежа оказалось очень больно. Видно, что гвозданулся парень сильно — гематома здоровенная как раз над местом подозрительным на перелом.

Рекомендую обоих с переломами отправить в Кронштадт, а пока — перетягиваю туго грудную клетку нестерильными бинтами. У второго немного подтягиваю повязку, поддерживающую согнутую в локте руку — кто-то наложил, но чуток неверно — рука должна быть согнута в локте под углом в 90 градусов. Теперь таблетки с темпалгином каждому. Все, транспортировку выдержат.

И приходит пора идти беседовать с бойкой спасенной.

Мальчишка чувствует себя отлично — но сейчас еще спит. Мама чувствует себя еще более отлично — но уже бодрствует, вид имеет свежеумытый и веселый. Немножко комично то, что она сидит в накинутой шинели и тех же валенках. Этакий смазливый курсантик с чертенятами в голубых глазенках. Званцев предусмотрительно не появляется в поле зрения, но я уверен, что он неподалеку. Тут же крутится один из «обогревателей» — тот, которого звали вроде Лёнькой. Выгоняю его безапелляционно.

— Итак, Рита, как Вы себя чувствуете?

— Просто великолепно.

— Никаких жалоб?

— Медицинских — никаких. Честно — давно себя так великолепно не чувствовала.

— А немедицинские жалобы?

— Примчался рано утром офицер — он вроде отец одного из курсантов. Смотрел на меня страшными глазами.

— С чего бы это, а?

— А Вы не в курсе?

— Не вполне. Хотя подозреваю, что знаю о ком речь.

— Ну… Ребята, которые меня согревали… Они немного перевозбудились и мне показалось, что… одним словом я решила их отблагодарить тем, чем могла. Вы меня осуждаете?

— Ну не то, что бы осуждаю…

— Знаете доктор… Когда все это началось… Мы с Митей собрались быстро — я схватила все, что под руку подвернулось — там в машине сумки остались — деньги, украшения мои, Митины игрушки, одежды немного. Еду взяли, какая была. Два пакета сока было и термос взяла с кофе. Хотела бутерброды порезать — но спешили, не стала. Потом в машине пришлось кусать от батона и консервы там и остались — я нож с собой не взяла. Не знаю почему — совсем голова дурная была.

Зачем-то взяла с собой фен. Сейчас не могу понять — зачем. Тоже в машине лежит…

Мы поехали… да я даже не пойму, куда я ехала. Лишь бы прочь из города. Куда угодно. Куда глаза глядят. Моя мама живет в Краснодаре, а я рванула зачем-то на север. Я не знаю — зачем. Не могу объяснить. Мы испугались.

Когда выбегали из подъезда — к нам пошел Васильев. Хороший дядька, помогал если что в квартире ломалось. А тут я обомлела, как его увидела. Особенно — глаза. Вы и сами знаете, что тут рассказывать. Он к нам, а мы забежали с другой стороны, я сумки в салон закинула, про багажник даже думать некогда было. И как рванула! Он уже стал в стекло стучаться — а у самого руки объедены и пальцев не хватает. Я как цыган стартовала с визгом — дым от колес пошел, и горелой резиной даже в салоне пахло. Митя икать начал — не остановить. Если сейчас смотреть — я вела машину туда, где было посвободнее. На набережную выскочили — там затор на мосту, свернула вправо — вот и влипла, как муха в липучку. Зажали сразу. Народ дерется, все орут, визжат. Кто-то даже стрелял, а нам и двери не открыть — только чуть-чуть можно приоткрыть, и в окно не вылезти — машины плотно подперли с боков.

Из соседней машины — черная такая большая — мужик сначала матерился, что я ему дверью в борт колочу, потом он рассвирепел вконец, у него дрались на капоте люди, ему машину стало жалко что ли, или разозлился сильно он, наверное, тоже не в себе был — выбил бутылью пятилитровой с водой ветровое стекло и полез наружу.

И его сразу ножом пырнули. Наверное, в живот — он за живот держался, когда свалился. Он прямо на нашу машину упал. Мы с Митей заткнули уши, накрылись пледом — так страшно было. Я думала, что уже страшнее не будет, плакали мы оба, у Мити истерика началась. А потом уснули — как под наркозом. Раз — и нет ничего. В момент.

Проснулись — уже темнеет. И мужик этот на капоте у нас стоит. И глаза, как у Васильева. А рядом — еще несколько таких же. Я подумала, что надо фары выключить и мотор. Наверное, правильно. Выключила все. Он сначала стоял, потом сел. А потом лег на капоте и в клубок свернулся. Наверное, грелся — капот теплый был. А мы пошевельнуться боялись, сидели тихо, тихо. Спрятались опять под плед, и я Мите тихонько сказки рассказывала, потом поплакали тихонько и не заметили, как уснули.

Проснулись оттого, что замерзли очень. Мужик с капота ушел, и других тоже было не видно. Но темно — не понять что где. Фонари светят, а у нас стекла запотели — не протереть даже толком.

Вылезти из машины — надо стекло разбивать. А куда бежать? Мы же видели, когда ехали, сколько мертвых уже на улицах было. А Митя долго бежать не может, он еще маленький. И я его тащить на руках долго не смогу — он уже большой для этого.