Джозеф Ле Фаню - Живописец Шалкен

Назавтра с самого утра в дом со всех концов города начали поступать подарки для Розы: богатые шелка, бархат, драгоценности. Посыльный вручил Герарду Доуву пакет, в котором тот обнаружил составленный по всем правилам брачный контракт, гласивший, что Вилькен Вандерхаузен, проживающий на набережной Боом в Роттердаме, берет в жены Розу Вельдеркауст из Лейдена, племянницу искусного живописца Герарда Доува, проживающего в том же городе. Согласно этому документу, Вандерхаузен брал на себя обязательства выплатить новобрачной сумму, во много раз превышающую ту, на какую поначалу рассчитывал опекун. Последний обязан был распорядиться деньгами в пользу племянницы наиболее разумным способом — тут посыльный вложил в руку Герарда Доува увесистый мешочек.

Я не собираюсь описывать слезливые сцены, жестокость опекунов и великодушие их воспитанниц, смертные муки и бурные чувства несчастных влюбленных. Повесть моя — о неблагоразумии, корысти и бессердечности.

Менее чем через неделю после первого свидания, описанного выше, брачный контракт был подписан, и на глазах Шалкена его невеста, его бесценное сокровище, ради которого он охотно рискнул бы жизнью, была с помпой увезена в карете омерзительного соперника. Два или три дня художник не появлялся в мастерской, но затем вернулся к занятиям; правда, настроение его было уже не то — прежнее радостное воодушевление сменилось какой-то упрямой, осатанелой решимостью. Теперь им руководила не любовь, а честолюбие. Месяц шел за месяцем, однако, вопреки обещаниям жениха, Герард Доув не получал никаких известий о любимой племяннице. Доход от вложенных денег, за которым Вандерхаузен обязался являться каждые три месяца, давно лежал невостребованным.

Герард Доув не на шутку забеспокоился. Он хорошо запомнил роттердамский адрес минхеера Вандерхаузена и после долгих колебаний решился отправиться туда, чтобы собственными глазами убедиться, что племянница, к которой он был искренне привязан, живет в радости и достатке. Роттердам находился недалеко, и художник добрался туда без приключений. Однако поиски его были напрасны: никто в городе не слыхал о минхеере Вандерхаузене. Герард Доув обыскал все дома на набережной Боом, но не нашел ни племянницы, ни ее странного мужа. Никто не мог сообщить ему ничего полезного, и художнику пришлось вернуться в Лейден с пустыми руками. Тревога сжигала его все сильнее.

Вернувшись в Лейден, Доув первым делом разыскал почтовую станцию, где Вандерхаузен нанял экипаж, громоздкий, н o по тем временам весьма роскошный, на котором молодожены отбыли в Роттердам. От кучера он узнал, как проходило путешествие. Карета, двигаясь не спеша, поздно вечером приблизилась к Роттердаму; однако, не доезжая до города примерно мили, была вынуждена остановиться: дорогу преградил отряд вооруженных людей в темных одеждах, со старомодными остроконечными бородками. Кучер в страхе натянул поводья, ибо уже давно стемнело, а дорога была пустынна. Бедный малый почуял недоброе, однако вскоре страхи его понемногу рассеялись: он увидел, что странный отряд — не разбойники, а вооруженная охрана, сопровождающая большой, старинной формы паланкин. Носильщики поставили паланкин на мостовую, после чего жених открыл изнутри дверцу кареты, вышел из экипажа и помог спуститься невесте, а затем усадил ее, горько плачущую и заламывающую руки, в загадочный паланкин, куда сел и сам. Носильщики подняли паланкин и быстро понесли к городу. Не успели они отойти на десять шагов, как тьма скрыла их от глаз кучера. Заглянув в карету, кучер нашел кошелек, содержимое которого в три раза превышало условленную плату за наем экипажа. Больше он ничего не мог сообщить о минхеере Вандерхаузене и ero прелестной спутнице.

Тайна эта еще сильнее встревожила и огорчила Герарда Доува. Было ясно, что Вандерхаузен бессовестно провел его, однако, он не понимал, с какой целью. У художника не укладывалось в голове, что человек, обладающий таким состоянием, может оказаться низким проходимцем, и с каждым днем, проходившим без известий о племяннице, страхи его не только не рассеивались, но, напротив, лишь усугублялись. С утратой приветливой собеседницы настроение старика становилось все более подавленным, и, дабы развеять мрачные мысли, заполонявшие долгими вечерами его разум, он все чаще просил Шалкена проводить его домой и разделить с ним одинокий ужин.

Однажды вечером художник и его ученик, сытно поужинав, молча сидели у камина, как вдруг их печальные размышления были прерваны громким стуком у парадного входа. Кто-то отчаянно колотил в дверь, требуя открыть ее. На шум поспешно выскочил слуга. Он несколько раз спросил стучавшего, кто он такой и приглашен ли в дом, но ответом ему был лишь повторный стук. Слуга открыл парадную дверь, и тотчас же на лестнице раздались быстрые легкие шаги. Шалкен поспешил к дверям, однако, едва он успел подняться со стула, как двери распахнулись, и в гостиную вбежала Роза, обезумевшая от ужаса и изнеможения.

Наряд ее удивил их не меньше, чем само ее неожиданное появление. На девушке было надето что-то вроде белого балахона, плотно обхватывающего шею и ниспадающего на землю. Он был с ног до головы забрызган дорожной грязью. Едва вбежав в гостиную, бедняжка без чувств рухнула на пол. Мужчины долго хлопотали над ней; придя в себя, девушка в ужасе воскликнула:

— Вина! Скорее вина, или я пропала!

Непонятное возбуждение красавицы удивило и напугало Герарда. Он поднес ей бокал вина, и девушка с жадностью осушила его, затем с тем же пылом воскликнула:

— Еды! Ради Бога, скорее дайте поесть, или я погибла!

На столе лежал изрядный ломоть жареного мяса. Шалкен хотел отрезать кусок, но, не успел он взяться за нож, как девушка с воплем выхватила у него мясо и, живое воплощение голода, принялась руками разрывать его и запихивать в рот. Утолив наконец голодный спазм, она зарделась от стыда, а может быть, ею овладели другие, куда более сильные и пугающие чувства. Девушка закрыла лицо руками и горько заплакала.

— О, скорее пошлите за служителем Божьим, — взмолилась она. — Мне грозит страшная опасность, он один может меня спасти. Скорее пошлите за ним.

Герард Доув тотчас же отрядил слугу и уговорил племянницу лечь в постель в его спальне. Она согласилась, но при условии, что они ни на минуту не оставят ее одну.

— О, если бы здесь был священник, — проговорила бедняжка. — Он бы меня освободил. Живые и мертвые не могут быть вместе, Господь запрещает это. — Произнеся эти загадочные слова, она оперлась об руку дяди, и тот проводил ее в спальню.

— Прошу, не оставляйте меня ни на мгновение, — взмолилась Роза. — Если вы уйдете, я пропала навсегда.