Алексей Атеев - Мара

– А ты распивал в нем одеколон… – съязвил Валера. – Слышали, слышали…

– При чем тут одеколон? – смутился старик. – И вообще, я парфюмерию не употребляю…

– Это сейчас, а раньше?

– Пойду я, – обидчиво проговорил Флегонтыч-Ферапонтыч, – раз ты завел такие речи…

– Постой, не обижайся, – примирительно сказал Десяткин, – пообщаться надо, садись в машину.

«А может, старик чего знает, – подумалось ему. – Надо бы с ним потолковать».

– Куда это мы едем? – поинтересовался Флегонтыч-Ферапонтыч.

– Выпить хочешь? – напрямую спросил Десяткин.

– Как пионер, всегда готов.

– Вот и отлично. Небольшой разговор есть, а без пузыря он вряд ли получится.

– Ну ты молоток, парень, – радостно улыбаясь, заявил старик. – Вот за это ценю. Настоящая широкая русская душа. Открыт и светел. И закуски купишь?

– Чебуреки тебя устроят?

Через полчаса, запасшись всем необходимым, они выехали за город.

– Чего далеко тащиться? – проворчал Флегонтыч-Ферапонтыч. – Заедем в ближайший лесок, хряпнем, и по домам.

– На кой мне твой лесок, – фыркнул Десяткин, – двинем на речку, посидим, расслабимся… Природа, она, знаешь ли, лечит…

– Это точно, – охотно согласился Флегонтыч-Ферапонтыч. – И запируем на просторе… – ни к селу ни к городу добавил он.

– Запируем… – задумчиво проговорил Десяткин. – Видишь ли, не до пиров мне сейчас…

– А что случилось? – поинтересовался старик. – Налоговая прижала?

– Хуже.

– Что может быть хуже? Рэкет наехал?

– Какой, к черту, рэкет?!

– Уж не заболел ли? То-то я смотрю, с лица ты спал, да и седины больно прибавилось. Видок неважнецкий.

Десяткин тяжело вздохнул и надавил на педаль газа.

Стоял полдень. На речке в этот час было пустынно и тихо. Десяткин загнал машину в кусты, вылез и подошел к самому краю обрывистого берега.

– Чего ты там шастаешь?! – закричал сзади старик. – Наливай давай.

– Наглый халявщик, – пробормотал вполголоса Десяткин, – наливай ему, суке…

Впрочем, открыто своего возмущения Валера не выразил, поскольку хотел выговориться, хотя бы перед таким придурком, как Флегонтыч-Ферапонтыч. Он вернулся к машине, достал из сумки бутылку водки, чебуреки и два пластиковых стаканчика. Старик жадно следил за его манипуляциями. Валера наполнил один стаканчик доверху, второй – до половины.

– А себя чего обижаешь? – спросил Флегонтыч-Ферапонтыч.

– Я за рулем, – сказал Десяткин, не прикасаясь к своей порции.

– Ну, как знаешь. – Старик одним глотком влил в себя водку и замер. На лице его появилась странная гримаса, выражавшая одновременно и отвращение, и удовольствие. Глаза его заблестели.

– Ты закусывай, – сказал Десяткин, протягивая старику чебурек.

Тот отрицательно замотал головой.

– Позже, – произнес он. – Налей-ка еще.

– Однако!.. – воскликнул Валера и вновь наполнил пластиковый стаканчик.

– Так что у тебя случилось? – поинтересовался Флегонтыч-Ферапонтыч, закончив свои, как он выразился, «процедуры».

– Да в общем-то ничего, – нахмурился Десяткин.

– А чего тогда смурной? Послушай, а ты в эту деревню ездил? Как там ее… Чернотал, что ли?

– Ездил, – кивнул Валера.

– Ну и как? – оживился старик. – Надыбал что-нибудь ценное?

– Ага, надыбал на свою задницу.

– Объясни толком.

– А ты в колдовство веришь? – спросил Десяткин.

– В колдовство?! – Старик задумался. – Может, и верю. Я, знаешь ли, за свою жизнь столько повидал, что сейчас во все верю. Наверное, колдовство имеет место. Я, если помнишь, некогда преподавал историю, книжки разные читал научные. Конечно, с позиций исторического материализма никакой мистики не существует. Но если, скажем, взять «Феноменологию духа»… этого, как его… Фихте, то тогда можно допустить существование ирреального мира.

– Ну понес! – оборвал его Десяткин. – Ты бы еще Казанову вспомнил.

– При чем тут Казанова? – обиделся старик. – Казанова по бабам был специалист. А Фихте – философ.

Он без разрешения наполнил свой стаканчик и, выпив, зажевал чебурек.

– Понимаешь, – не обращая внимания на лепет старика, продолжал Десяткин, – со мной происходят странные вещи.

– Со всеми происходят странные вещи, – подтвердил Флегонтыч-Ферапонтыч. – Вот я…

– После того как я съездил в этот Чернотал, мерещиться мне стало всякое.

– Что, например? – вскинулся старик.

– Так, – уклончиво ответил Десяткин.

– Это бывает, – согласился Флегонтыч-Ферапонтыч. – Вот у меня… Тоже иной раз мерещится…

– Это с перепою, – объяснил Десяткин, – белая горячка.

– А ты разве не пьешь? – ехидно улыбнулся старик.

– Да не от водки это, – убежденно заявил Десяткин. Он сплюнул и снова пошел на берег. Разговаривать с глупым стариком не хотелось.

Обрывистый луговой берег весь зарос цветами. В основном здесь желтели одуванчики, но попадались и островки ромашки. Из-под ног вспорхнула какая-то мелкая птаха и, усевшись на ветку куста, возмущенно зачирикала. Десяткин уставился на воду. Течение в этом месте было довольно сильное, и он отчетливо видел, как длинные зеленые ленты водорослей тихонько колыхались в струях текущей воды. «Как волосы утопленницы, – пришло в голову сравнение. – Или русалки». На середине реки было совсем мелко, примерно по колено, и на фоне песка он разглядел снующих взад-вперед пескарей и вьюнов. «А хорошо бы сейчас посидеть с удочкой, ни о чем не думая, забыть всю эту… галиматью…»

Неожиданно его тронули за плечо. Вздрогнув, Десяткин резко обернулся и облегченно вздохнул – всего лишь Флегонтыч-Ферапонтыч…

– Выпей, Валера, – сказал старик, протягивая ему стакан.

Десяткин нехотя отхлебнул.

– Все течет, все изменяется, – сообщил Флегонтыч-Ферапонтыч, кивнув на воду. Старика заметно покачивало.

– Нажрался? – криво усмехнулся Валера.

– Ну и что?! – с вызывающим видом выкрикнул старик. – Я знаю: истина в вине!

– Кончай болтать! – одернул его Десяткин. – Поехали домой.

– Я искупаться хочу, – сообщил Флегонтыч-Ферапонтыч.

– Никаких купаний, еще утонешь…

– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, – резонно заявил спившийся историк.

Десяткин пожал плечами, но промолчал.

Старик стал неторопливо раздеваться. Взглянув на его нижнее белье, Валера брезгливо отвернулся. Позади раздался громкий плеск. Десяткин, не выдержав, снова оборотился к реке. Совершенно голый старик, словно огромная жаба, плескался на мелководье.

– Ох, хорошо!!! – вопил он в восторге. – Иди сюда, Валера. – Но Десяткин плюнул и пошел к машине.

Солнце палило с неистовой силой. Стояла абсолютная тишина; не слышно было пения птиц, и даже кузнечики притихли, оглушенные жарой. Но тишина, казалось, тоже имела свою мелодию: все явственнее Десяткин даже не слышал, а словно ощущал нутром легкий прозрачный звон, проникавший в его возбужденное сознание. Он облокотился на раскаленное крыло машины и стал смотреть на лежащий перед ним пестреющий цветами лужок. И вдруг заметил у самого края луга, почти рядом с зарослями ольхи, какое-то шевеление. Воздух там, казалось, как бы сгустился и приобрел форму спирали. Спираль непрерывно вращалась и медленно продвигалась в его сторону.