Чарльз Уильямс - Сошествие во Ад

Шок почти привел его в чувство. Если бы он ненавидел сэра Астона за то, что тот погрешил против истины, он еще мог бы на что-то надеяться. Если бы он страстно верил в собственные выкладки, верил в их абсолютную ценность, он, возможно, смог бы ощутить дыхание пламени, отправлявшее к вечной славе мученика времен Марии Кровавой. И в этом случае у него оставался шанс на спасение. Если бы в мире духовных самоубийств он мог бы слышать чей-то иной голос, кроме своего собственного, и тогда у него оставался бы шанс. Но Уэнтворт смотрел на сэра Астона и думал не о правоте или ошибочности выводов ученого; он думал: «Меня надули». Это была его последняя связная мысль.

Сэр Астон был решительно глух и чрезвычайно разговорчив. Он-то как раз искренне восхищался своим соперником. Он подошел к Уэнтворту и начал говорить. Мир, который Уэнтворт упорно отвергал, хлынул на него, словно потоп с небес, и загнал на самое дно. Теперь отблеск костра на равнине осенил сэра Астона Моффатта. Его мягкая и нежная болтовня лилась на обреченного отовсюду, каждое предложение – укус пламени. Уэнтворт обреченно слушал, не понимая ни слова. В ушах отдавалось только «Уэнт-ворт, Уэнт-ворт». Кажется, эти звуки что-то значили, – он не мог вспомнить, что именно. Если бы все окружавшие его лица исчезли, он бы вспомнил, но они не исчезали. Они окружили его и тащили за собой в самую гущу, в дверь. Когда он в нее вошел, то увидел накрытые столы и с последним проблеском памяти понял, что пришел сюда есть и пить. В дальнем левом углу стоял его стул, его место в Государстве. Он нетерпеливо потрусил к нему. Он ждал его, ждал во веки веков; всю жизнь и от Сотворения мира он сидел там, он будет сидеть там и в конце, глядя в сторону… он не мог вспомнить, как зовут высокого человека на другом конце, который только что с ним разговаривал. Он посмотрел на него и попытался улыбнуться, но не смог, потому что в глазах высокого человека не было никакого выражения. Его улыбка погасла. Он наконец стоял у своего места, он всегда будет сидеть здесь, всегда, всегда. Он сел.

И тут же к нему пришло ощущение катастрофы. Он ничего не понимал вокруг. В памяти осталось лишь мгновение, когда он отпустил веревку, и она блестящей лентой умчалась к своему источнику. Он мог только вспомнить мгновение, когда внезапная яркая вспышка отделилась от него и унеслась в небо к своему источнику, и хотел вернуть это мгновение, отчаянно хотел удержаться на веревке. Он верил, что там, где кончается веревка, его будет ждать спутник, который навсегда бы его устроил, и вот – конец, но там ничего нет, кроме пустых голосов и образов. Нет и самой веревки. Есть только лица, и даже не лица, а какие-то белые, красные и желтые круги. Они двигались, кивали и кланялись, а вдалеке над ними нависло огромное белое пятно с черными делениями и двумя длинными черными линиями, идущими по кругу: одна очень быстро, другая очень медленно. Первая двигалась слишком быстро для его ума, вторая – слишком медленно для его сердца. Если бы он все еще держался за веревку, то, возможно, смог бы выбраться из этого бессмысленного ужаса, по крайней мере, смог бы найти какой-нибудь смысл во всем этом. Большое пятно заслонило серебристое сияние, проблеск в небе, и не было больше веревки, за которую можно держаться, по которой можно подняться, в конце концов, прочь из этой глубины, где все могло быть чем угодно и было чем угодно.

Он съежился внутри себя, пытаясь закрыть глаза и не видеть эту ужасную изнанку мира. Это оказалось довольно легко. Но он не мог зажать уши, потому что не владел больше своими плечами, руками и ладонями. Тихие бессмысленные потоки звуков жалили и мучили его потерянным знанием смысла; маленькие язычки пламени вспыхивали в его душе. В глубинах его существа родился тихий безнадежный звук: «А-а-а!» Затем всё, на что он смотрел, стремительно собралось в одну точку, и сам он тоже стал точкой. Обе точки рванулись навстречу друг другу. Но каким бы стремительным ни было их движение, они не столкнулись. Внешняя точка распалась на множество неясных образов и исчезла, растворилась в пустоте, не достигнув его. Образы превратились в чередующиеся черные и белые полосы. Он забыл, как они называются. Он даже не мог понять, хорошие они или плохие. Он уже не осознавал себя. Магические зеркала Гоморры разбились вдребезги, и сама его Гоморра была разрушена, вокруг – только пустота забвения. Неизвестные образы застыли вокруг, строгие и молчаливые. Языки пламени лизали его душу; сейчас только они и оставались единственной жизнью его души. В этой огромной пустоте подрагивал качающийся черно-белый образ. Ему показалось, что вот-вот что-то случится. Но тишина длилась и длилась. Ничего не происходило. Ожидание угасло. Постепенно исчез и сам образ, и его мерно повлекло вниз сквозь бесконечные круги пустоты.

[1]Battle Hill, букв. – Холм Битв. (Здесь и далее прим. переводчиков.)

[2]Вильям Вордсворт (1770-1850) – известный английский поэт, один из лучших мастеров английского сонета. Наиболее значительные произведения – поэмы «Тёрн», «Вина и скорбь», «Прелюдия».

[3]Шелли П. Б. Освобожденный Прометей ( пер. К. Бальмонта ).

[4]Мф 8:20: «И говорит ему Иисус: лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову».

[5]Дорога смерти ( лат. ).

[6]Имеется в виду Война Алой и Белой розы – война за английский престол между двумя ветвями династии Плантагенетов – Ланкастеров (в гербе – алая роза) и Йорков (в гербе – белая роза). Война, продолжавшаяся тридцать лет (1455-1485), привела к власти Генриха VII, который, женившись на наследнице Йорков – Елизавете, объединил в своем гербе алую и белую розы и основал правящую династию Тюдоров.

[7]Мария Тюдор, Мария I (1516-1558), английская королева (1553-1558), дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской. Вступление Марии Тюдор на престол сопровождалось восстановлением католицизма и католической реакцией с жестокими репрессиями против сторонников Реформации (отсюда ее прозвище Мария Кровавая).

[8]Граф Уорвик (1428-1471) – известен как «Уорвик – делатель королей». Был ведущей фигурой в Войне Роз, во время которой помог низложить Генриха VI Ланкастера в пользу Эдуарда IV Йорка. Убит в битве при Барнете.

[9]Рубикон – река на Апеннинском полуострове; до 42 г. до н. э. граница между Италией и римской провинцией Цизальпинская Галлия. В 49 г. до н. э. Цезарь из Галлии перешел с войском Рубикон, тем самым нарушив закон и соглашение с двумя другими консулами – Марком Крассом и Гнеем Помпеем, и начал гражданскую войну. Отсюда выражение «перейти Рубикон», означающее принятие бесповоротного решения.

[10]Данте Габриэль Россетти (1828-1882), художник, поэт, книжный иллюстратор. Вместе с двумя другими художниками создал так называемое «Братство прерафаэлитов».