Андрей Тепляков - Антитело

Широкий след из сухих листьев вел прямо к веранде. Здесь она и стояла. Она оставалась за пределами светового круга и глазела на лампу. Она ничего не могла поделать, она должна была подойти как можно ближе, и все вокруг погибло. Всегда повторялось одно и то же: все, к чему она прикасалась, умирало.

Тетя смахнула со лба спутанную прядь.

Настя перезвонила около шести вечера.

— Она согласна. Она просила привезти вещь девочки.

— Хорошо. Когда?

— Завтра. Часов в десять утра. Сможешь?

— Конечно.

— Встретимся у детской площадки. Помнишь где это?

— Прекрасно помню.

— Тогда до завтра.

— До завтра.

К ночи пошел дождь. Он быстро набирал силу, барабаня по крыше тяжелыми каплями. Тихий шелест успокаивал. Туман скрылся за потоками воды, и это было хорошо.

Глеб приоткрыл окно и долго стоял у него, вдыхая холодный, свежий воздух.

Острое лезвие резало траву, и она падала, взметая вверх блестящие брызги росы. Степан отвел косу назад и, тихо крякнув, махнул ей низко-низко над самой землей. Холодный воздух пах зеленью и лесом. Мужики двигались через поле косой цепью; мелькали солнечные блики, потные спины под рубахами напрягались, из ртов поднимался пар. Свежая трава падала к ногам, брызгая на штаны и лапти, а высоко в небе летела к реке цапля.

В утренней тишине раздавалось тревожное мычание и визг скотины. Кто-то крикнул у себя во дворе.

Нехорошие настали времена: земля исторгала посевы, и птицы клевали их, расхаживая по пашне. Животина тревожилась, а пастух лаялся так, что детишки пугались. Бабы крестились. Тревожно стало. Не родит земля — и пойдет деревня по миру.

Мужики упрямо взмахивали косами. Иногда кто-то брал точильный камень, и над полем проносился железный скрежет. Мозолистый палец пробовал лезвие, и снова — шшших, шшших…

Степан смотрел на траву.

Вот уже месяц пошел, как сын Никитка чахнет и тает на глазах. Такой шустрый малец был, сладу никакого, и вот слег.

Шшших…

«Избу народ за версту обходит, как будто мы порченые какие. И по углам уже шушукаются: не иначе — леший постарался. Попортил мальчишку. Знать за что-то деревню наказывает. Да есть за что — вот в том году Ванька-Пустой пожар устроил; всей деревней тушили. А спрос теперь с меня что ли?».

Шшших…

Плохие времена. Злой народец.

Марья услыхала крик, и все внутри у нее оборвалось. По дороге мимо забора, весь красный и расхристанный пробежал сосед Кирилл, и кричал он, как оглашенный.

Из домов стал выходить народ.

— Что случилось?

— Помер, что ль, кто-то?

— Свят-свят.

Заголосила Марья.

— Кирю-ю-юша!

Мимо пробежал паренек. Залаяли собаки, а потом завыли, хрипло и зловеще.

В избе старосты собралось человек пять мужиков. Все сидели хмурые и смотрели на Кирилла, ожидая, когда он напьется и заговорит. Староста Василий задумчиво теребил нос, размышляя о податях. Плохая весна, и весь год будет плох. Да еще недоимки остались.

— Ты, это, уж сказал бы что, — не выдержал Прохор. — Всю деревню взбаламутил.

Кирилл шумно вздохнул, оставил кружку и повел глазами по собранию.

— Плохо дело! Не иначе, как в лесу у нас нечистая сила обретается!

— Ты не егози. Дело говори, — сказал Василий.

Кирилл посмотрел на него злобно.

— Вот я и говорю! Поехал я за дровами до сухостоя. Ну, как положено, телегу оставил, приглядел сосенку и…

Он сглотнул и обвел собравшихся испуганными глазами.

— Ей Богу не вру, мужики! Когда я по ней топориком-то стукнул, тут и началось! Деревья закачались, ветвями стали размахивать на манер рук и зашипели, как змеюги! Хочу топор вытащить, а он нейдет. Тут меня по спине что-то — хрясь! — я с ног. Обернулся, а оно уже разгибается. А потом снова — в дугу согнулось, только ветер свистит. Хорошо, успел откатиться!

— Что оно-то?

— Да дерево! Хомутом согнулось и бьет по земле, меня пытается достать! А там и другие зашевелились.

— А ты чего?

— А я чего? Я подхватился и ходу оттудова!.. Лошадку там оставил.

Кирилл встрепенулся, уперся руками в стол и выпалил:

— Землю есть буду — леший у нас завелся!

— Не голоси. Сядь покамест.

Кирилл посмотрел на батюшку и сел. Захар потер морщинистые щеки и огладил бороду.

— Крестным ходом пойдем. Василий — собирай людей.

— Поможет ли? — усомнился Прохор.

— А на то будет воля Божья.

Батюшка посмотрел на Степана. Глядел он долго и хмуро. Стали поворачиваться и остальные, и как будто темнее стало в горнице.

Глеб смотрел на вешалку в коридоре, раздумывая о том, какую Аленкину шмотку отвезти деревенской знахарке. Его взгляд скользил по вещам: маленькая синяя куртка, на рукаве — пятно засохшей грязи; резиновые сапоги с Вини-Пухами на голенищах; шарф, ботинки. Он медлил, не в состоянии сделать окончательный выбор. Очень хотелось спать — веки буквально прилипали к зрачкам, и он пару раз ловил себя на том, что почти засыпал, стоя на ногах. Зарокотал бойлер, и по трубам зажурчала вода. Взгляд автоматически метнулся вверх, к стояку и застыл на полпути. Глеб почувствовал, как забилось сердце, а в животе вдруг стало холодно, будто он проглотил льдину.

На полке, прямо над головой, среди бейсболок и кепок, лежала Аленкина шапочка. Та самая, в которой девочка была несколько дней назад, когда они ходили смотреть на водопад. Перед глазами вдруг возникла яркая картинка: тяжелая зеленая ветка ели, маленькая рука, отводящая ее в сторону и несколько иголок, упавших на синюю ткань шапки. Глеб глотнул, и картинка исчезла.

«Вот, что надо взять!»

Осторожно, словно боясь, что его укусят, он взял шапочку и сунул в карман.

Дядя завтракал на кухне, рассеянно слушая утренние новости. Увидев Глеба, он взял пульт и сделал звук тише.

— Давно встал?

— Да. Что-то не спится. Как они?

— Ничего. Температура у Аленки спала. Не знаю, правда, надолго ли. Ты завтракал?

— Ага. Мне ехать пора.

— На улице без изменений?

— Вроде бы, да.

— Слушай, Глеб, у меня появились сомнения… После того, что приключилось вчера, даже и не знаю, сможешь ли ты проехать.

— Думаю, что смогу.

— А стоит ли рисковать? В конце концов, мы не уверены…

— Я уверен!

— С чего?

— Этой штуке нужен не я, а Аленка.

— Аленка… Аленка — мокрая пеленка, — бесцветно сказал дядя, словно констатируя некий факт.

Он зачерпнул ложкой творог и отправил его в рот. Глеб целую минуту молча наблюдал, как тот жует, уставившись неподвижным взглядом в телевизор.

— Думаю, ты прав.

Он вздохнул.

— Ладно. Ничего другого мы уже не придумаем. Держи.