Андрей Тепляков - Антитело

По крыше застучали птичьи коготки. День медленно поворачивался к закату.

Проснувшись, Глеб еще долго лежал в кровати с открытыми глазами. Его охватила тоска, такая неожиданная и острая, что хотелось плакать, хотя причин — видимых причин — для нее не было. Он лежал, мучительно стараясь думать о чем-нибудь хорошем, зацепиться за какую-нибудь спасительную мысль, которая поможет подняться, поможет жить дальше.

Настя. Ее образ возник из сплетения сна и яви. Она предстала, словно ангел, призванный спасти и отвратить беду, утешить. Но, вопреки ожиданиям, этого не произошло. Стало только хуже. Глеб закрыл глаза.

Невозможно увидеть ее, прикоснуться — лес запер и запечатал ферму надежней любого сейфа, и нет способов вырваться. Любовь осталась в прошлом. Как и вся жизнь. Впереди лишь медленное умирание. Настолько медленное и незаметное, что сама граница между жизнью и смертью становится расплывчатой, и уже нельзя сказать точно, по какую сторону от нее протекает томительное существование.

«Может быть я уже мертв. Все мы».

Глеб пролежал еще почти час, вяло борясь с самим собой и все больше мрачнея. Разболелась голова. Он отбросил одеяло, сел и выглянул в окно. Солнце взошло и напитало своим светом новое утро. Чистое и яркое, до блеска, до звона — оно словно призывало позабыть все вчерашние проблемы. Новый день — это новая возможность, и она раскинулась вокруг и звала. Призывала скинуть ночной саван и возродиться.

Глеб решительно встал и начал одеваться.

Еще на лестнице он услышал, как кашляет дядя — громко, надсадно; теперь не оставалось никаких сомнений, что скоро он сляжет. Здесь в доме ситуация могла только ухудшиться, вопрос лишь в том, как быстро. Глеб с ужасом думал о том, что скоро пробьет и его час. Представил, как будет лежать у себя в комнате, горя от высокой температуры и ждать конца.

Он сразу прошел в коридор и открыл зеркальный шкаф. Средств от простуды почти не осталось.

«Скоро они закончатся совсем. Как глупо, что я не сделал никакого запаса. Но кто же мог знать?».

Глеб взял таблетку цитрамона и направился на кухню.

Дядя сидел в гостиной и смотрел телевизор. Красный шерстяной шарф на горле напоминал открытую рану, а сам он — осунувшийся, с серым безжизненным лицом — мертвеца, который по какой-то причине считает себя живым. Под глазами четко наметились темные круги.

«А я ною. Да по сравнению с ним, я в полном порядке».

Стало очевидно, что с каждым новым заболевшим, хворь делается все сильнее и развивается быстрее.

— Доброе утро.

Дядя повернулся на голос и облизал темные растрескавшиеся губы.

— Доброе.

— Как прошла ночь?

— Как видишь.

— Может, вам лечь? При простуде лучше лежать.

Неподвижное лицо дядя на секунду ожило, блеснули глаза, словно на них выступили слезы, а потом снова превратилось в маску. Он медленно покачал головой.

Глеб не стал спрашивать ни о чем — и так все было ясно: дядя боится его, и, по мере того, как силы уходят, этот страх возрастает. Все труднее становится контролировать ситуацию, все меньше возможностей. Жизнь просачивается сквозь мельчайшие поры и уходит, словно воздух из колеса.

«Он намерен бороться до конца. Сколько сможет».

Глеб, не торопясь, рассматривал его уставшее лицо, теплый халат и шарф.

«Недолго».

— Вы можете лечь прямо здесь, на диване. Я принесу книгу, чтобы вы не заснули. Хотите?

С минуту дядя обдумывал его предложение, глубоко и хрипло дыша через приоткрытый рот. Наконец, он кивнул, спровоцировав новый приступ кашля. Глеб поспешил к себе.

Усевшись завтракать, он с удивлением обнаружил, что голоден, как зверь. Таблетка подействовала, избавив от головной боли и мрачных мыслей. Через открытое окно проникал прохладный утренний воздух. Начинался новый день.

Глеб понимал, что никуда не уедет. Чисто технически было возможно пройти пешком сквозь бурелом, избежав падающих деревьев — для этого требовались лишь решительность и осторожность. Но техника здесь ни при чем — люди, вот что его останавливало. Аленка больна, а оба ее родителя находятся в таком состоянии, что не смогут позаботиться о дочери. Вряд ли они способны позаботиться даже о самих себе. И скоро станет еще хуже. Если Глеб уйдет, он обречет девочку на страдания, а ему этого не хотелось. Значит, он должен остаться и пытаться помочь им. Позаботиться о них.

Дядя тоже не напоминал об отъезде. Слишком многое изменилось со вчерашнего утра. Он все еще не верил Глебу, считал его опасным, но при этом понимал, что Глеб единственный здоровый человек на ферме, и без него шансов выжить у них столько же, сколько и с ним. Его отъезд больше не имел смысла.

Глеб стоял в гараже и смотрел на гору предназначенной для посадки картошки. Ее вполне можно использовать для еды — запас был почти неисчерпаемым. На полках нашлось огромное количество консервов, а в холодильнике — сыр, колбаса и мясо.

«Хлеба мало, но без него можно обойтись. Зато полно крупы и макарон. Проблема только в том, что я не умею все это готовить».

Он взял упаковку вермишели и стал внимательно читать инструкцию.

«Вроде бы все просто. Вскипятить, бросить, варить до готовности…».

Громко зазвонил сотовый. От неожиданности, Глеб вздрогнул и выронил вермишель. Дрожащими пальцами он нащупал кнопку и нажал.

— Алло?

— Привет, это я.

— Настя? Привет!

— Ты не звонишь. Я уже начала волноваться. У вас все в порядке?

— Я бы не сказал.

— Что случилось?

— Дядя заболел. Здесь теперь просто чумная палата какая-то.

— Простудился?

— Не знаю. Наверное.

— А ты?

— Пока ничего. Нормально. Думаю, как приготовить обед. У нас есть замороженное мясо, а я не знаю, что с ним делать.

— Что за мясо?

— Не знаю. Такое — темное.

— Не волнуйся, там все просто. Хочешь — я приеду и наготовлю впрок?

— Нет!

Короткое слово прозвучало, как треск сломанной надежды. Тон, которым оно было произнесено, сказал больше, чем любые объяснения. Глеб сжигал мосты.

— Глеб?

— Тебе нельзя сюда приезжать! Ни в коем случае! Даже не пытайся.

— Ты меня пугаешь! Что происходит?

— Мы отрезаны. Со вчерашнего дня. Мы пытались выбраться, но это невозможно. Теперь уже точно.

— Расскажи мне все!

И он рассказал. Про то, как исчез туман, про их надежды, просеку, про упавшее дерево. Проглатывая горький комок в горле, рассказал о том, как возвращался с дядей домой. Хотел умолчать, но не удержался — не удержал в себе ночное происшествие, приступ Аленки и собственное затмение.

«Я могу рассказать, ведь она далеко. Она в безопасности».

Глеб попытался вспомнить ее лицо и не смог. Только голос в телефонной трубке.