Андрей Тепляков - Антитело

— Оставь его, — тихо сказал Анатолий. — От греха.

Борис опустил ствол.

— Идемте.

— Надеюсь, они не разобьют машину, — сказала Лиза.

— Идемте, — повторил Анатолий и повернулся к лесу.

Остальные последовали его примеру, спинами ощущая неподвижный и давящий взгляд пугала на дороге. Борис взял Анну под локоть.

— Ну давай, тетя — пойдем.

В темной гостиной спящего дома хрипел и размахивал руками Сергей. Монотонность его движений наводила на мысль, будто действует поврежденный робот. Было в этих молчаливых попытках что-то особенно жуткое, медленное и неотвратимое. Глеб и Настя спали. Никому из них не пришло в голову, что Сергей — дядя Сережа, может превратиться в смертоносную сомнамбулу. Заторможенное, измученное, бездумное существо копошилось на диване, вновь и вновь пытаясь подняться, словно упавшее на спину насекомое. Терпя неудачу, но пытаясь снова и снова.

Сергей захрипел и сел на диване. Его тело сотрясала крупная дрожь, красный шарф сбился на бок и напоминал удавку на окровавленной шее, кофта расстегнулась, во все стороны торчали всклокоченные волосы. Он сидел, а часы на телевизоре невозмутимо отсчитывали секунду за секундой.

Так прошло еще пять минут.

Наконец он с видимым усилием встал, покачнулся и медленно побрел к комнате дочери. Неподвижные, словно чужие, руки беспомощно висели вдоль тела; голову он запрокинул назад, глядя перед собой пустыми глазами. Сергей словно находился в глубоком обмороке, но, не смотря на это, шел, движимый упрямой непостижимой силой.

Глебу снился кошмар. В своем сне он сидел в темной комнате, куда не проникала даже слабая искра света, и слушал, как тикают часы. С каждым тактом звук становился все громче, словно что-то ударяло молотком в деревянную стену, и оно подходило ближе и ближе. А в промежутках между ударами было слышно, как шумит воздух, рассекаемый огромным невидимым маятником.

Сергей добрался до двери в комнату Аленки и слепо зашарил ладонью, пытаясь ухватить ручку. Дважды он промахивался, но с третьего раза пальцы все же уцепились за металлический набалдашник и повернули его.

Девочка лежала на кровати в той же позе, в которой ее оставила Настя. Она казалась мертвой — ни одна жилка не дрожала на застывшем лице, не было слышно даже дыхания. Но, не смотря на это, комнату наполняла едва ощутимая, невидимая и молчаливая жизнь. Будто что-то незримо присутствовало возле кровати ребенка и смотрело на Сергея, бездумного бродячего мертвеца, яркими и злыми глазами.

Он подошел к кровати; стукнувшись коленями о деревянный бортик, остановился и стал смотреть на дочь. Он смотрел долго, а потом вытянул вперед руки и обхватил тонкую, беззащитную шею ребенка.

Серые стволы, словно корявые колонны зловещего храма, упирались в тяжелую крышу неба. Где-то там, наверху, шумел и завывал ветер, раскачивая угрюмые кроны, но звук его, спускаясь к земле, утихал, замирал и превращался в тихий шепот. Шепот. Голоса. Они исходили отовсюду: от каждого кустика, каждой травинки — они изливались неудержимым ручьем и текли, обволакивая Анну неумолкаемой какофонией. Она покачнулась и крепче вцепилась в палку. С каждым новым шагом, земля словно уходила из-под ног. Все труднее становилось контролировать собственное тело и удерживаться в сознании.

Неожиданно, лес перед ее глазами двинулся, заколебался, словно смываемый потоками дождя и исчез, оставив Анну парить в бесконечном белом пространстве. Знахарка испуганно озиралась вокруг, пока внимание ее не привлекла небольшая тень чуть слева от нее. Тень постепенно сгущалась, вытягивалась, обретая форму, и дрожала. Несмотря на угрожающий вид, было в ней что-то неуловимо правильное, уместное здесь, доброе. Немного успокоенная этим, Анна продолжала наблюдать, как из тени выступило лицо, руки и тело маленькой девочки. Та сидела в пустоте, поджав под себя ноги, баюкая у груди плюшевого слона с ярким красным бантом на шее. Девочка смотрела на знахарку и грустно улыбалась.

— Здравствуй, — сказала знахарка.

— Привет, — ответила девочка.

— Кто ты?

— Я Алена.

Сердце Анны защемило. Это имя — имя ее неродившейся дочери разорвало старый, едва затянувшийся рубец на душе, заставив ту вновь кровоточить. Знахарка смотрела на девочку и в каждой ее черточке, в мельчайшем выражении глаз, в рисунке рук и сплетенных пальцев безошибочно угадывала свою Алену, свою маленькую дочурку, кровиночку — своего ребенка.

— Господи. Боже мой! Алена!

Девочка улыбнулась ей, и Анна вдруг почувствовала себя так хорошо, как не чувствовала никогда в жизни. Любовь потоками тепла и спокойствия, наполнила ее до края, сняв боль и страх. Это было так естественно — видеть дочку и говорить с ней. Это было так просто и чудесно. Так хорошо.

— Что ты тут делаешь?

— Я лечу.

— Летишь?

— Нет — лечу!

— Лечишь?

— Да.

— Кого ты лечишь?

— Их.

Девочка вытянула руку в сторону и, проследив за ней глазами, Анна увидела круглое окно в белой стене, а в нем — покрытые мхом и желтым лишайником стволы деревьев.

— Смотри.

Вид в окне изменился. Знахарка увидела широкую грязную просеку, уходящую вдаль и теряющуюся среди деревьев. Справа от нее тянулся широкий бетонный фундамент, а вокруг валялись поломанные молодые деревца. Слева возвышалась отвратительная куча хлама и мусора: битые кирпичи, жестянки, коробки. Рядом валялся покрытый ржавчиной, полусгнивший остов машины. Тонкий ручеек, покрытый радужной пленкой, весело журча, убегал в лес.

— Еще смотри.

Теперь в окне оказался небольшой пруд. Сквозь тонкое, мутное стекло воды, Анна различила на дне какие-то обломки. Берег пруда покрывала густая светло-желтая пена, из которой торчали чахлые кривые деревца. Над неширокой речкой, впадающей в него, чернели разрушенные пролеты старого металлического моста. Часть балок обвалилась и торчала из воды, словно кости древнего гиганта.

Потом и эта картинка померкла, и в круглом окне появилось лицо бородатого мужчины. Он улыбался, прищурив один глаз, и что-то говорил. Потом он повернулся и пошел прочь от окна. На плече его лежала лопата.

Неожиданно лицо ребенка напряглось, губы сжались и выгнулись дугой вниз. Пальцы рук импульсивно дернулись, сжав шею плюшевого слона. Окно исчезло.

— Девочка моя…

— Больно! — сказала Аленка.

— Больно? Тебе больно? Почему?

— Мама! Мамочка!

— Что детка? Что случилось?

Фигурка девочки дрогнула и стала бледнеть. Белый свет заструился по плечам и голове, съедая, стирая ее. Из глаз брызнули слезы. Они потекли по щекам, оставляя яркие, сверкающие драгоценными камнями, дорожки. Аленка снова стиснула свою игрушку и заплакала, жалобно и испуганно, словно потерявшийся котенок.