Дино Динаев - Собака Кантерсельфа

После неожиданного прозрения, Прицеп с рычанием бросился совсем уж не в подготовленную атаку, чем Прыг-скок не преминул воспользоваться. Ухватив бандита за волосы, шерстяной сноровисто насадил его лицом на выставленное колено. Прицеп еще смог выпрямиться, с многочисленными переломами челюстей и лобных костей, и вразлет разфокусированными глазами.

Легким толчком руки Прыг-скок уронил его на пол, затем, перевернув на живот, ловко спеленал ему руки его же ремнем. "Руки как бабочки порхают", – подумал еще кассир.

Словно услышав его мысли, Прыг-скок обернулся и увидел глазок видеокамеры, бесстрастно фиксирующей все происходящее.

– Выключи камеру и вытащи пленку! – приказал он кассиру.

Рывком усадив Прицепа на диван, он тяжелыми пощечинами привел его в себя, едва не оторвав голову.

– Ты покойник! Тебе не жить, понял! – невнятно проговорил Прицеп, едва очнувшись и не совсем понимая, что правила игры изменились.

– Где Шерхан прячет Секу?

– Пошел ты! – с ненавистью выдохнул Прицеп сквозь кровь.

Прыг-скок, вместо того, чтобы пойти по указанному адресу, одолжил у Прицепа сигарету и зажигалку. Прикурив, сам курить не стал, а сунул бандиту. Раскаленным докрасна кончиком в глаз. Зашипело, и Прицеп окривел. Прыг-скок предусмотрительно сжал ему рот. Переждав позывы к воплям, он раскурил сигаретку взамен погашенной в зрачке, и поводил перед уцелевшим глазом.

– Будешь говорить или тебе собаку-поводыря купить?

Прицеп быстро закивал головой.

– Повторяю вопрос: где Шерхан прячет Секу?

– Какого Секу? Не знаю такого!

– Эта девчонка! Она киллер, ты должен про нее знать! – Прыг-скок провел раскаленной сигаретой по ресницам единственного целого глаза Прицепа, и те с треском сгорели.

– Я, правда, никогда не слышал о Секе! – в панике закричал Прицеп. – Но я знаю, где Шерхан каких-то малолеток держит. Они в коттедже в Старом городе. Адреса точно не знаю, но я туда заезжал. Это на Морской, рядом со зданием милиции.

– Сколько их?

– Трое. Два парня и девка. Имен не знаю, клянусь. Может, и Сека.

– Биксы Шерхан для них брал? – торопливый кивок, в глазу бандита только ужас. – Почему четыре штуки? Ведь их трое, говоришь? Или может быть четверо?

– Трое. Клянусь! Я сам их туда завез. Этот адрес никто не знает, только я и Шерхан.

– Охрана есть?

– Шестеро посменно дежурят. Не наши: чоповцы.

– Оружие?

– Помповые ружья были, но Шерхан им автоматы оставил на всякий случай.

Узнав все, что было нужно, Прыг-скок навалился на Прицепа и коротким рывком сломал шею. Молоденький кассир остолбенел, глядя на жирные ляжки, трясущиеся в агонии словно студень.

– Пленку давай, – подошел к нему Прыг-скок. – Не в обиде? Я ведь за тебя отомстил.

После чего поднял умхальтер и с двух метров всадил ему пулю в лоб.

На шерхановской тачке Прыг-скок доехал до "Мадраса", но бармен сказал, что Зуб не появлялся.

– Кому принадлежит номер…- шерстяной назвал номер машины, которая следила за Зубом.

– Чего ты тут выпытываешь? – подозрительно спросил бармен, и излишняя бдительность обошлась ему в сломанный мизинец.

Прыг-скок не отпускал пострадавший палец все время разговора, периодически расшатывая в корне, что не давало бармену позвать на помощь. И под таким прессом он признал, что это машина шерхановская, и на ней ездят Чегодаев и Остудин.

– Сегодня они заходили сюда? – бармен сказал, что да, были с утра, но сразу ушли.

– Одни?

– С ними была Пианистка.

– Кто такая?

– Элитная проститутка.

– Где ее можно найти?

– Она девочка по вызову, но работать предпочитает дома, на Газгольдерной,10.

Время было дневное, воры еще не собрались, так что в баре околачивался всякий сброд, желавший выпить, никто толком потом и не мог внятно объяснить, кто и зачем заколол бармена вилкой в сердце.

Прыг-скоку по большому счету было наплевать на Зуба, полезной информации тот приносил мало, но ему нравилось при нем развлекаться с его женой, и ради этого стоило дать ему пожить. Он подошел к дремлющему таксисту и велел ехать на Газгольдерную.

Чегодаев и Остудин свою жертву убивать сразу не стали. До поры до времени побитый и окровавленный, Зубов сидел на полу, прикованный наручниками к унитазу.

Периодически мучители заходили и мочились ему на лицо. Пару раз появилась хихикающая пьяная Пианистка. Ее безбожно драли в перерывах между алкогольными вливаниями, и от нее пахло. Она единственная относилась к нему по – человечески.

Делая свои дела, она гладила его по голове, а он хныкал как ребенок.

– Не плачь, милый. Пацаны тебя не больно убьют.

– На мокрое дело подписываешься? Зачем тебе это? Позвони дяде или в ментовку. От всего отмажу и денег дам, – уговаривал Костя.

– Жить захотел? – она неожиданно взяла его под подбородок острыми как бритва и выкрашенными в кровавый цвет коготками. – А помнишь, как ты макрель жрал, когда я тебе минет делала? Ненавижу вас, самцов, хрены ходячие. Да я тебя сама сейчас маникюрными ножницами кастрировала, чтоб ты тут кровью изошел, – оскалилась она.

– Пианистка, ты уже пятнадцать минут отдыхаешь! – крикнул Остудин.

– Иду, милый! – безо всякого перехода она резко поменяла выражение лица и тон.

Проститутку сменил Чегодаев. Каждый раз, входя, он со словами "Это тебе за падлу" давал ему пинка, а потом, поливая пленника, делился пьяными откровениями:

– Кругом одни блатные. Артисты плачутся, врачи плачут, менты стонут, только на деле все тянут своих детенышей в артисты, врачи и в юристы. У бандитов такая же хренотень. Чем ты лучше меня? Ты что больше меня людей замочил? Но у тебя дядя!

Круговерть начиналась по новой. Костю били, поливали мочой, царапали острыми ярко накрашенными коготками. И все время учили жить. У него даже голова заболела.

Хотя нет, голова заболела, когда его Остудин чугунным кулаком по башке двинул.

Еще смеялся "Хочу из тебя дурака сделать". А он и так дурак. Какого рожна к дяде поперся? Работал ведь в фирме, спилеры бэушные продавал, зарплату получал. Костя совсем уж распрощался с жизнью, когда в дверь позвонили.

– Сиди тихо, умрешь нестрашно, – предупредил заглянувший Остудин.

Вдвоем с подельником они встали по обе стороны от двери, и Пианистка открыла. За дверью стоял кипящий праведным гневом сосед в очках.

– Екатерина Львовна, доколе будет продолжаться это безобразие? Я буду жаловаться!

– Вы самый нудный сосед из всех и вы мне надоели, – фыркнула Пианистка.

– Как надоел? Да я на вас в суд подам! – взвился сосед.

Остудин спрятал умхальтер и, выйдя на площадку, дал ему в центр лица. Белые разводы трещинок инеем покрыли обе линзы, и сосед рухнул подрезанным снопом.

Едва дверь за Остудиным закрылась, как остановившийся лифт с шипеньем распахнул створы. Прыг-скок закончил задумчиво прочищать поросшую мехом носовую пазуху и перешагнул через распростертое тело.