Дэвид Сосновски - Обращенные

Я переместил Исузу с переднего сиденья в багажник, чтобы преодолеть последние несколько миль нашего пути. Просто из соображений безопасности. Как и в прошлый раз. И она все еще там, в багажнике, в то время как я — в квартире, готовлю все к ее появлению. Если бы не было так холодно, я попытался бы выдать ее за «скороспелку».

«Просто почаще говори «мать вашу»», — сказал бы я ей, если бы было не так холодно. — «Добавь пару раз «засранец»», — сказал бы я, если бы видимое невооруженным взглядом дыхание не выдавало бы ее с головой.

Я подумывал о том, чтобы попросить ее глубоко вдохнуть и выдохнуть только после того, как мы удалимся на безопасное расстояние. Ничего из этого не выйдет, и я это знаю. Мои соседи — весьма любопытная компания. Достаточно звука автомобиля, вползающего на парковочную площадку, и все тяжкие солнцезащитные занавеси на окнах расступаются, как Красное море. [26] Марти имеет в виду эпизод библейской истории, когда Моисей заставил Красное море расступиться перед иудеями, покидающими Египет. Они увидят, как я иду к дому с Исузу, и остановят нас, идет у нее пар изо рта или нет.

— О, это еще кто?

— Моя племянница. — В самом деле…

Они делают паузу. Оглядывают Исузу с головы до ног, пытаясь уловить блеск ее глаз, зубов. Что за румянец появляется у нее на щеках? Почему она не кричит?

— Почему?..

— Лейкемия.

— В самом деле…

И они будут просто стоять, цокая языками, позволяя часам тикать, пока Исузу не упадет в обморок и не позволит им… И после этого — раз! Жизнь выпита до капли, и ты должна умереть. Торг не уместен, здесь не будет никаких «можно мне…», «пожалуйста» или «спасибо». Что, хотел отложить вознаграждение на потом? Черта с два. Они зарежут ее прямо на месте. Она будет сбита с ног и приведена в горизонтальное положение за время, которое проходит между ударами сердца. Одна рука стягивает ее лодыжки, вторая орлиной лапой вцепляется ей в макушку, ее шея выгибается, в нее вонзаются жадные клыки. Потом — после того, как ее тело будет высосано, а косточки вылизаны дочиста — мой сосед, кто бы это ни был, будет смотреть на мою хмурую физиономию, искренне смущенный.

— Вы тоже хотели немножко? — спросит он — теперь, когда проблема больше не стоит на повестке. И поморгает своими невинными акульими глазками. — Надо было сразу сказать…

— Забей, — отвечу я, — небрежно, но немного с упреком.

О чем я думал? Нечего размахивать пачкой сотенных в районе, который пользуется дурной славой.

Нет. Единственный способ благополучно доставить Исузу мне на квартиру — сделать это под покровом дня. Вот каков мой план. Я уже показал ей, как выбить спинку заднего сиденья, чтобы пролезть из багажника в салон. Я уже обещал оставить дверь открытой.

— Это на четвертом этаже, — сказал я ей. — Знаешь, сколько это?

Она уже кивнула.

— Покажи мне.

Она показала соответствующее число пальцев.

— Умница.

Я написал номер квартиры на клочке бумаги и вручил ей.

— Найди дверь с такими цифрами. Поверни ручку двумя руками и толкни посильнее. Она иногда заедает. Возможно, ее стоило смазать, но…

— А если мама позвонит раньше, чем наступит утро?

— Что?

Через миг я вспомнил.

— А, да… Я поговорю с ней, конечно. Я все запишу. Обещаю, — я сделал паузу. — Но не думаю, что она позвонит сегодня ночью, детка. Она будет весьма занята: ей надо сделать одну штуку для вампиров.

— Какую штуку для вампиров?

— Ну… зубную пасту. Она собирается изобрести совершенно новый вид зубной пасты для вампиров. Для клыков. И новую зубную щетку.

Исузу улыбнулась. Она поняла, что я морочу ей голову.

— И полоскалку для балаболов, — добавила она, — это ее собственное изобретение.

И захихикала. Это самое фальшивое, самое невыразительное хихиканье, какое я когда-либо слышал. Смешок, который говорит: «не дадим им услышать, что мы смеемся». Я собираюсь убить ее в любом случае, но этот смешок грозил разбить мое сердце.

— Классная полоскалка, — ответил я, и она снова захихикала. — Спи крепко, детка. И смотри, чтобы клопы…

Я не хотел произносить слово «покусали», поэтому и не сказал. Что могут сделать клопы, так и осталось загадкой.

— Что будут делать клопы? — Исузу не собиралась позволить мне так легко отделаться.

— Хм-м… — я задумался. — Будут щекотать тебе пятки. Вот так.

И я показал. Я делал все возможное, чтобы повысить громкость душившего ее смешка. Но все, чего я добился — это еще одной порции того же самого, только порция была чуть побольше.

— Хи-хи-хи, — она была упорна и тиха, как электронный стимулятор сердца.

И что ты об этом думаешь?

Вот что хочет знать мое сердце, когда я сижу в своей затемненной квартире, стараясь лишний раз не пикнуть. Точно так же, как та маленькая девочка в багажнике моего автомобиля. Которая гадит. Которую надо должным образом приготовить. Которая уже пыталась убить меня, которая будет болтаться по моей квартире целый день, в то время как я буду тихо лежать, ничего не осознающий, беззащитный.

«И это ты называешь «круто»»? — спрашивает мое сердце.

Прошло около получаса после моей сортирной выходки. Трубы перестали стучать, мои соседи тоже. Теперь только сердце, натыкаясь на мою грудную клетку, пытается достучаться до меня изнутри.

«Ну что?» — поддразнивает оно. — Ты нужен ей живым, чтобы ответить на звонок?»

В итоге я щелкаю выключателем и пытаюсь увидеть все другими глазами — глазами смертного, возможно, желающего мести. Ладно, кухонный нож я убрал. Он заперт в бардачке. Хорошее начало.

Теперь все остальное.

Все вещи в моей квартире, которые можно использовать против меня. Вообще-то, дневного света более чем достаточно. Потом… мой молоток, например. Молоток и все, что им забивают. Ножики, которые используются в качестве эротических игрушек. Отвертки. Достаточно длинные гвозди. Черт, даже карандаш, если вогнать мне его в ноздрю хорошим крепким ударом. Спички надо выбросить. То же самое касается воспламеняющихся жидкостей. Моя ножовка. Электроинструменты, они более опасны. Шар для боулинга. Другие тяжелые предметы, которыми можно проломить череп — их тоже надо выкинуть. Любые достаточно длинные проволочины и любые предметы, которые можно использовать как шпиндель — то, что можно обмотать вокруг моей шеи, а потом затягивать эту петлю, как гарроту, чтобы отделить мою голову от тела. Таким способом режут пополам головки сыра.

Колесики, на которых стоит моя кровать!

Даже это можно использовать против меня. После того, как я отвинчиваю их, разом оттолкать кровать к открытому окну будет не так просто. Я определяю местонахождение своих наручников — просто на тот случай, если она попытается вытащить меня из кровати туда, куда падает узкая полоска смертоносного солнечного света.