Вера Крыжановская-Рочестер - Дочь колдуна

Первая была в зеленом, затканном серебром платье, с чудными кружевами, в уборе из изумрудов и розового жемчуга громадной цены. Надя – вся в белом, и платье ее из старых английских кружев было восхитительно; убор из жемчуга и бриллиантов представлял целое состояние; единственная роза в черных волосах около широкой диадемы оживляла белоснежный туалет.

Они обменялись холодными поклонами, и Надя презрительно взглянула на бледное лицо Милы, а та с злобной завистью оглядела ослепительный цвет лица и юношескую свежесть молодой графини.

Сеанс был чрезвычайно интересен, но без всякого подобия Нероновой оргии. Появлялись цветы и разные безделушки, были и видения прошлого, представлявшие торг женщинами в Вавилоне, средневековый турнир, казнь Марии-Антуанеты и некоторые другие картины, восхитившие зрителей.

В заключение в темной зале вспыхнули разноцветными огнями треножники и ваза, в которой горел фиолетовый огонь, превратившийся в густой дым, поползший по полу вроде гигантской змеи; затем снова наступил полный мрак.

Сердце Нади пугливо забилось, и она пыталась проникнуть взором сквозь окружавшую ее тьму. Слышались какая-то странная, нескладная музыка, глухой ропот и резкий голос Фаркача, отрывисто и повелительно произносившего торопливо формулы на непонятном языке. Наде показалось также, будто появлялись откуда-то черные тени и так же быстро исчезали. Минуту спустя Фаркач умолк, и лампы опять зажглись.

Когда все вошли в большую залу, примыкавшую к зимнему саду, то с удивлением увидели, что оттуда вошла группа человек в двенадцать дам и мужчин. Увидав прибывших, Фаркач встретил их радостными восклицаниями; он дружески поздоровался, представил их своим гостям и пояснил, что это – французы, его друзья из Парижа, которые путешествуют ради удовольствия по России, и заехали в Киев повидаться с ним. Узнав, что у него гости, они явились без предупреждения, чтобы сделать ему сюрприз. Нежданные гости принадлежали, по-видимому, к лучшему обществу и были очень элегантно одеты; только особая бледность лиц и жгучий блеск неопределенного цвета глаз несколько отличали их от прочих гостей. Бельский тоже, вероятно, был знаком с вновь прибывшими; он целовал руки у дам, и обменивался рукопожатиями с мужчинами, а потом представил их своей жене.

Тотчас начались танцы, и все очень оживились. Масалитинов не танцевал, а сел в глубокой амбразуре окна и наблюдал за Надей. Она казалась исключительно красивой и обаятельной.

Случайно взор его упал на Милу, сидевшую неподалеку от него, и он с удивлением заметил, что когда один из странных кавалеров подошел и пригласил ее танцевать, она вздрогнула, побледнела и инстинктивно подалась назад; но все-таки через минуту встала и, вальсируя, затем потерялась в толпе. Ни тени ревности не было в его сердце; ему не пришла мысль пойти за женой и освободить от видимо неприятного ей кавалера; все внимание его было обращено на Надю, окруженную толпой поклонников.

Он видел, как подошел к ней Фаркач и пригласил ее. Побуждаемый каким-то необъяснимым чувством, Масалитинов вышел из своей засады и следил за ней глазами. На минуту он потерял их из вида в толпе танцующих, а потом увидел, что Надя исчезла со своим кавалером в зимнем саду. Непонятно почему, но у него внезапно явилась мысль, что этот странный и ужасный человек представляет опасность для Нади, и его обязанность охранить ее. Поэтому он торопливо стал пробираться между гостями; но теперь в танцах было что-то безумное и в самом воздухе висело нечто тяжелое и действовавшее на нервы.

Стремясь пройти поскорее в зимний сад, Масалитинов увидел по дороге Бельского, соседней дверью проходившего с некоторыми господами в буфетную залу.

Зимний сад был огромный, и для устройства его соединили в одну несколько зал; тут находилась всевозможная тропическая зелень, а скрытые в ней электрические лампы распространяли таинственный полусвет; посредине в большом бассейне бил фонтан, а по обе стороны между кустов стояли беседки с бархатными скамьями. Сад заканчивался глубоким гротом, слабо освещенным фиолетовой лампой.

Масалитинов остановился в нерешительности. Нади он не видел; но вдруг заметил Милу, и та казалась озабоченной и погруженной в свои мысли. Она меня ищет, подумал Мишель и быстро скрылся за огромным папоротником. Но каково было его удивление, когда он увидел, что за женой бежит Бельский в расстегнутом мундире, с дико блуждавшими глазами, вытянутыми вперед руками и невыразимым, бешеным отчаянием на лице, а Мила словно не замечала его.

Но ему некогда было долго раздумывать над этим странным явлением, потому что в ту минуту он услышал отдаленный звук флейты, и на него произвела щемящее впечатление донесшаяся дикая, монотонная и неблагозвучная мелодия. Кто это мог играть? Осторожно шмыгнул он за кусты и увидел в глубине грота Фаркача. Он играл, а в нескольких шагах от входа стояла Надя, мертвенно бледная, с остановившимся, угасшим взором. Она казалось была в каталептическом состоянии и двигалась медленно, пока не вошла в грот, направляясь прямо к графу, который перестал играть, засунул флейту в карман и, охватив руками молодую женщину, прижал ее к себе. Масалитинов мгновенно сорвал с груди своей крест и поднял его, пристально смотря на Фаркача; а тот хрипло вскрикнул и руки его упали. С искривленным лицом и пеной у рта, он дико пробормотал:

– Что это? Что это? Несчастная, откуда у тебя этот проклятый символ? Брось его, или я тебя задушу…

Но в эту минуту он увидел Михаила Дмитриевича, который бросился к Наде с поднятым крестом. В страшном бешенстве Фаркач исчез, как тень, между растениями, а Надя продолжала стоять подобно статуе.

– Придите в себя, вы спасены, – прошептал Масалитинов, прикасаясь ко лбу Нади крестом, силу которого только что узнал.

Та вздрогнула, глаза взглянули теперь сознательно, и она дрожащей рукой отерла лицо.

– Я не спала, но была точно парализована, утратив всякую силу сопротивления. Но по какому случаю пришли вы спасать меня, Михаил Дмитриевич? Вы знали, верили, что этот страшный человек – колдун?

– Да, Надежда Филипповна, знал, потому что я – уже не прежний скептик; я увидел и понял многое, что совершенно разбило мое неверие. И позвольте мне еще одно сказать вам. Я сознаю, что вы – правы, презирая меня, но не осуждайте бесповоротно! Ужасная фатальность вмешалась в нашу судьбу и разлучила нас; нечто страшное, губительное, непонятное творится вокруг нас и, если можете, простите меня за грех мой перед вами. Я тяжко наказан! Я – несчастнейший из людей, и непоколебимое предчувствие подсказывает мне, что вскоре я погибну ужасной смертью. Тогда помолитесь за меня и не бывайте никогда даже близко к Горкам, этому «сатанинскому гнезду», откуда несчастие и стало преследовать нас.