Грэм Мастертон - Дитя Вуду

Я увидел Джими, нырнувшего в агентство новостей С. Г. Пателя на углу Клэрендон-роуд, и лицо у него было пепельно-серым. Сказав Далей «Господи, да это Джими», я последовал за ним, звякнув колокольчиком на двери. Мистер Патель, подписывавший стопки «Ивнинг Стэндардс», сказал мне: «Новый музыкальный экспресс» еще не пришел, Чарли, но я в ответ лишь покачал головой.

Я осторожно передвигался вдоль стеллажей с журналами, детскими изданиями и шутливыми поздравительными открытками. Откуда-то из глубины магазина доносился звук телевизора миссис Патель, наигрывавший музыкальную тему из «Службы новостей». В помещении стоял затхлый запах оберточной бумаги, сладких креветок и греческого пажитника.

Свернув за угол стеллажей, я увидел Джими, стоявшего перед холодильником и смотревшего на меня широко раскрытыми глазами; не тем веселым и озорным, как обычно, взглядом, а каким-то почти раненым, затравленным. Волосы были почти такие же, курчавые, и на нем были все тот же афганский камзол и пурпурные бархатные клеша — даже ожерелье чероки было то же самое. Но кожа имела какой-то бело-пыльный оттенок, и он меня по-настоящему испугал.

— Джими? — прошептал я.

Поначалу он ничего не сказал, но его окружал какой-то холод, и дело было вовсе не в холодильнике со всем его содержимым — горошком, морковной смесью и натуральными бифштексами.

— Джими… Я думал, ты умер, чувак, — сказал я ему. Я уже больше пятнадцати лет не называл никого «чувак». — Я был полностью, абсолютно уверен, что ты умер.

Он шмыгнул носом и откашлялся, причем его взгляд остался таким же затравленным.

— Привет, Чарли, — произнес он. Голос его звучал хрипло, глухо и удолбанно, точно так же, как в тот вечер, когда я его видел в последний раз, 17 сентября 1970 года.

Я был настолько напуган, что едва мог говорить, но в то же время Джими выглядел настолько таким же, что я странным образом успокоился — словно шел все еще 1970 год, а прошедших двадцати лет как не было. Сейчас я мог поверить, что Джон Леннон еще жив, что Гарольд Вильсон по- прежнему премьер-министр, и повсюду царят вечные мир и любовь.

— Пытаюсь вернуться на флэт, чувак, — сказал мне Джими.

— Что? Какой флэт?

— На флэт Моники, чувак, в Лэнсдоун-Крисент. Я пытаюсь туда вернуться.

— А за каким чертом тебе туда надо? Моника там больше не живет. Насколько я знаю по крайней мере.

Джими потер лицо, и казалось, будто пепел сыплется между его пальцев. Он выглядел сбитым с толку, испуганным, словно не мог собраться с мыслями. Но мне частенько приходилось видеть его обкуренным до умопомрачения, когда он нес дикую тарабарщину, всё про какую-то планету или еще что-то, где всё идеально, — божественную планету Высшего Разума.

— Где же ты был, черт бы тебя побрал? — спросил я. — Послушай, Далей на улице ждет. Помнишь Далей? Пойдем бухнем.

— Я должен попасть на этот флэт, старик, — настаивал Джими.

— Зачем?

Он посмотрел на меня, как на крэзанутого.

— Зачем? Дерьмо! Делать мне просто не хрена, вот зачем.

Я не знал, что делать. Вот он, Джими, в трех футах от меня, настоящий, говорящий, хотя Джими уже двадцать лет как умер. Я так и не видел тело, не был на его похоронах, потому что не было денег на проезд, но почему же тогда пресса и родственники говорили, что он умер, если он жив?

Моника нашла его в постели, остывшего, с побагровевшими от удушья губами. Врачи больницы Св. Марии подтвердили, что привезли его уже мертвым. Он задохнулся, захлебнувшись собственной блевотиной. Он должен быть мертвым. Тем не менее вот он, как в добрые старые психоделические времена — «Пурпурная дымка», «Дитя Вуду» и «У тебя есть опыт?».

Звякнул колокольчик на входе. Это Далей меня ищет.

— Чарли! — окликнула она. — Пойдем, Чарли, ужас, как выпить хочется.

— Может, пойдешь с нами, выпьем? — спросил я у Джими. — Может, придумаем, как тебе попасть обратно в квартиру. Может, найдем тамошнего агента по недвижимости и поговорим с ним. Наверное, Кортни знает. Кортни знает всех.

— Я не могу пойти с тобой, чувак, никак, — уклончиво ответил Джими.

— А почему? Мы встречаемся с Дереком и прочими в «Бычьей голове». Они были бы рады тебя увидеть. Слушай, а ты читал, что Митч продал твою гитару?

— Гитару? — переспросил он, словно не мог меня понять.

— Твой Страт, на котором ты в Вудстоке играл. Он получил за него кусков где-то сто восемьдесят.

Джими издал глухой шмыгающий звук.

— Надо попасть на тот флэт, чувак, вот и всё.

— Но сначала давай бухнем.

— Нет, чувак, не получится. Я не должен никого видеть. Даже тебя.

— Что же ты тогда собираешься делать? — спросил я. — Где ты оформился?

— Нигде не оформился, чувак.

— Можешь у меня прописаться. У меня теперь дом на Клэрендон-роуд.

Джими покачал головой. Он даже не слушал.

— Я должен попасть на тот флэт, вот и всё. Без вариантов.

— Чарли! — возмутилась Далей. — Какого черта ты тут делаешь?

Я ощутил холодный пыльный сквозняк и повернулся; пестрая пластиковая занавеска Пателей колыхалась, но Джими исчез. Я отдернул занавеску и крикнул: «Джими!» Но в заставленной креслами гостиной Пателей не было никого, кроме смуглого голозадого ребенка с сопливым носом и бабушки преклонного возраста в ядовито-зеленом сари, которая смотрела на меня тяжелым взглядом. Над выложенным коричневой плиткой камином висела ярко раскрашенная фотография семьи Бхутто. Извинившись, я ретировался.

— Что с тобой случилось? Я уже черт знает сколько жду на улице, — сказала Далей.

— Я видел Джими, — сообщил я.

— Какого Джими? — резко спросила она. Она была травленой блондинкой, хорошенькой и вульгарной — и всегда нетерпеливой. Поэтому, должно быть, она мне так нравилась.

— Хендрикса. Джими Хендрикса. Он был здесь, только что.

Перестав жевать резинку, Далей уставилась на меня, открыв рот.

— Джими Хендрикса? В каком смысле Джими Хендрикса?

— Я видел его, он был здесь.

— Ты чего несешь? Ты че, с дуба рухнул?

— Далей, он был здесь, Богом клянусь. Я только что с ним разговаривал. Он сказал, что ему нужно попасть на старый флэт Моники. Помнишь, тот флэт, где он…

— Совершенно вер-рно, — изобразила меня Далей. — Флэт, где он умер.

— Он был здесь, поверь. Он был так близко, что я мог к нему притронуться.

— Ты съехал, — объявила Далей. — Как бы там ни было, больше ждать не буду. Пойду в «Бычью голову» и выпью.

— Послушай, подожди, — сказал я. — Давай-ка заглянем на флэт Моники и посмотрим, кто там сейчас живет. Может, они знают, что происходит.

— Да не хочу я, — возразила Далей. — Ты прям — козел. Он умер , Чарли. Он уже двадцать лет, как умер.

Но в конце концов мы добрались до флэта и позвонили в дверь. Мы увидели, как шевелятся грязные тюлевые занавески, но прошло немало времени, пока мы не услышали, как кто-то приближается к двери. Холодный угрюмый ветер гулял между домов. Ограда была забита газетами и пустыми целлофановыми пакетами, а деревья были низкорослыми и голыми.