Эдмунд Суэйн - Восточное окно

Мистер Батчел опять оставил две кроны на столе и принялся за свои обычные обязанности. Последние были такого свойства, что вытеснили все посторонние мысли, и о монетах он вспомнил только перед сном. Он твердо намеревался вернуться к куче обломков, где были найдены монеты, но времени для этого так и не выкроил. Монеты он больше не трогал. Раздеваясь, он попытался прикинуть их стоимость, но отвлекся мыслями на что-то другое. Вскоре он улегся в постель, надеясь на этот раз выспаться лучше.

Но его надежды не оправдались. Через какой-нибудь час его вновь разбудил хорошо знакомый безголосый вой. Звук (за неимением лучшего будем употреблять это слово) упорно не смолкал. Мистер Батчел понял, что заснуть не удастся, и, все более тревожась, решил встать и одеться.

И тут у него зародилась догадка, потому что в тот же миг звук оборвался. Кто-то словно бы того и добивался, чтобы он встал. Отсюда следовало заключить, что от него чего-то желали — и в эту ночь, и в предыдущую. Мистер Батчел был не такой человек, чтобы не откликнуться на призыв о помощи. Даже в подобных невероятных обстоятельствах, раз в нем нуждались, он был готов действовать. Вознамерившись вернуться к главному дому поместья, он полностью оделся, спустился вниз, накинул на себя теплое пальто, вышел в дверь холла и прикрыл ее за собой, и все это время вокруг было тихо.

За порогом его подозрение сменилось уверенностью. Стало окончательно ясно, что с постели мистер Батчел поднялся не просто так, а по призыву: в тридцати ярдах перед ним маячила странная кремовая полуфигура, двигавшаяся к развалинам. По мере сил мистер Батчел поспешил за ней; как прежде, ему мешали плющ и сорные травы, и фигура медлила, его поджидая, и, как прежде, она исчезла, подведя его к знакомой груде обломков.

Под главным домом не существовало ни темниц, ни других подземных помещений. Это был обычный жилой дом, о чем свидетельствовали все особенности постройки. Мистер Батчел не сомневался, что приключение примет отнюдь не романтический оборот, и несколько досадовал оттого, что его треугольный друг (как он начал называть призрака) снова скрылся из виду. Если этот друг чего-то добивается, почему же он столь малодушно исчезает? Однако делать было нечего, только ждать его нового появления.

В кармане у мистера Батчела имелась трубка, и он, не выпуская из виду ту самую груду обломков, уселся на основание солнечных часов. Набил трубку, закурил, ежеминутно ожидая какого-нибудь знака, но тщетно. В кустах поблизости шуршали ежи, над головой пели птицы — вот и все. Мистер Батчел выкурил вторую трубку — и ничего. Выбив ее о ботинок, он вернулся к холмику, рядом с которым валялась помеченная ветка, сунул ее в щелку, где скрылся призрак, и отправился восвояси, где его ждали постель и — в качестве награды за труды — пять часов здорового сна.

Мистер Батчел дал себе слово, что на следующий день так или иначе разберется в происходящем. С утра пораньше он явился к главному дому поместья, на сей раз с садовой киркой и лопатой. Убрав пометку и воткнув в холмик кирку, он разгреб сверху мелкий мусор. То вручную, а то лопатой он быстро срыл половину кучи, обнаружив при этом еще несколько монет.

Среди них было еще три кроны, две полукроны и около дюжины более мелких монет. Все это мистер Батчел аккуратно завязал в платок, немного передохнул и продолжил раскопки. От кучи, как выяснилось, оставалось всего ничего. Далее на свет божий появилось несколько дубовых реек длиной около девяти дюймов, а потом (мистер Батчел уже этого ждал) крышка шкатулки с сохранившимися на ней петлями. Она лежала донышком кверху на плоском камне, почти не запачканная (в чем мистер Батчел убедился, взяв ее в руки); над длинной и широкой прорезью в крышке виднелась золоченая надпись: «В пользу неимущих»; изящный рисунок букв, старинное правописание свидетельствовали о ее двухвековой давности.

Мистер Батчел не долго раздумывал о том, что бы все это значило. Что шкатулка с содержимым попала сюда при обрушении стены, было вполне очевидно. Не менее очевидным представлялся факт, что она была спрятана в одной из разрушенных пожаром стен, и мистер Батчел нисколько не сомневался, что судьба свела его с вором, укравшим некогда в церкви копилку для пожертвований. Задача была выполнена, дальнейший осмотр ничего не дал. Тщательно собрав обломки шкатулки, мистер Батчел ушел.

Дальнейшие его действия оправдать невозможно. Он не мог не знать, что монеты являются «найденным кладом» и посему принадлежат короне. Несмотря на это, он вознамерился обратить их в современную наличность (как это сделать, ему было хорошо известно) и внести в Фонд пострадавших от наводнения, о котором так пекся. Словно монеты были его собственностью, он очистил их так же, как две первые кроны, отослал в Лондон своему другу-антиквару, чтобы тот их продал, и стал ждать ответа. Крышку от копилки он хранит до сих пор в качестве памятки о своем приключении.

Друг-антиквар не долго томил мистера Батчела ожиданием. Покупатели нашлись мгновенно, и цена превзошла самые смелые надежды мистера Батчела. Пакет ушел в Лондон в субботу. А уже в следующий вторник с последней вечерней почтой прибыл чек на двадцать гиней. В лежавший на столе подписной лист Фонда тут же была внесена запись о взносе, но что к ней добавить, мистер Батчел решил не сразу. Рядом с графой «сумма», где числился двадцать один фунт, он оставил пустую строчку, дабы означить дарителя позднее, когда поразмыслит на досуге, как это сделать.

Удаляясь на покой, он оставил лист с записью на столе. Когда мистер Батчел раздевался, ему пришло в голову, что вполне уместно будет назвать эти двадцать гиней «возмещением», каковое слово он и решил внести в пустую строчку. Но утром, вновь поразмыслив, он передумал и прямо из спальни поспешил к письменному столу, чтобы сделать наконец запись и забыть о ней.

Однако произошло то, на что мистер Батчел никак не рассчитывал. Подойдя к столу, он с удивлением обнаружил, что строчка уже заполнена. Неразборчивым продолговатым почерком там было обозначено: «Наконец! Матф. Ст. 26».

Удивительней всего было то, что почерк показался мистеру Батчелу знакомым, но откуда, он сообразил не сразу. Однако память на такие вещи у мистера Батчела была редкостная, и еще до завтрака он сумел с уверенностью установить автора.

И мистер Батчел не ошибся. Направившись прямиком к сундуку с приходскими записями, содержимое которого полностью изучил в последний раз, когда выкроил для этого время, он извлек оттуда сверток с отчетами констеблей. На поиски нужного почерка ушло не более пяти минут. Это, несомненно, была рука Салатиэля Трапстона, служившего констеблем в 1705—1710 годах и встретившего смерть при исполнении служебного долга. Едва ли необходимо напоминать читателю соответствующее место из Евангелия: