Челси Ярбро - Тёмные самоцветы

— Стефан Баторий — мой враг, — сказал Иван, уже с некоторым замешательством. — Он напал на меня.

— То было давно. А сейчас он хочет мира, — в полном отчаянии возопил Ярослав. Дверь по-прежнему не подавалась, а ему нужно было взглянуть на царя, чтобы понять, возможно ли привести его в чувство.

— Так, говоришь, они священники? — переспросил Иван. Его голос на сей раз звучал почти осмысленно. — Иезуиты?

— Восемь персон, — напомнил ему Ярослав. — Ты захотел их увидеть. Есть и другие дела. Бояре совета смиренно надеются, что ты явишь им свою мудрость, а также крестьянские ходоки, собравшиеся под окошком просителей. Дозволь войти к тебе, батюшка. Ты ведь много молился и, наверное, нуждаешься в помощи.

— Да, я молился, но все еще жив, ибо Господь не снизошел к моим просьбам, — сказал устало Иван. — А мой сын обвиняет меня. Он обвиняет меня! — Последнее вырвалось с криком. Царь прислонился к стене и отодвинул запор. — Хорошо, — произнес он спокойно, разглядывая слугу. — Расскажи мне подробнее об этих поляках.

Ярослав слишком долго служил при дворе, чтобы позволять себе как-либо проявлять свои чувства, но тут он не удержался от вскрика, пораженный изможденным видом царя.

— О, государь! — Сообразив, чем ему это может грозить, скопец согнулся в глубоком поклоне. — Вижу, твое бдение было усердным!

— Я лежал на камнях. Я взывал к Господу со смирением Иуды, ужаснувшегося деянию своих рук. Но Господь отказался унять мои муки. Я опять видел поверженного Ивана, кровь сочилась из его ран, его кроткий голос упрекал меня в совершенном.

Ярослав подступал к государю маленькими шажками, словно псарь к злобному волкодаву.

— Батюшка, — приговаривал он, — пойдем-ка со мной. Многие заботы ожидают тебя. Тебе нужно поесть, хотя бы немного, и выкупаться перед приемом. Двор соберется после полуденной службы.

— Почему в такой час? — потребовал ответа Иван с внезапной обеспокоенностью. Взгляд царя вдруг обострился, и в его облике проступила на миг какая-то доля былой проницательности.

— Потому что ты так повелел, — ответил скопец. — Еще третьего дня, когда разрешил польским послам въехать в город. А до тех пор лучники держали их за воротами, ожидая твоих приказаний, как и каждый из нас.

— Да, — произнес Иван тихо. — Конечно. Как каждый из нас.

— Батюшка, — запричитал Ярослав, вновь уловив в голосе государя слезливые нотки. — То, что Стефан решил оказать тебе подобные почести, весьма добрый знак. Митрополит уже объявил, что зрит в том Господню десницу и что для Руси наступают новые времена.

— Новые времена? — Иван поднял руку и внимательно оглядел свои пальцы, костяшки которых распухли и кровоточили. — Как они могут прийти, когда на мне кровь моего чада?

— Милосердный Господь смоет ее, — машинально откликнулся Ярослав, понемногу тесня царя к выходу из молельни.

Иван с неохотой прошел через дверь, которую со стороны коридора обрамлял поразительной пышности иконостас, словно бы охраняемый двумя гигантскими ангелами. Их позолоченные одеяния и крылья сияли, один держал в руке перо, другой — копье. Иконы апостолов, теснившиеся вокруг них, также имели золотые оклады.

— Тут — третий Рим, — многозначительно произнес Иван, трижды перекрестившись. — Отсюда по новом пришествии будет править Христос.

Умудренный опытом Ярослав тоже перекрестился.

— Моление, батюшка, состоится в Успенском соборе, — сказал он, неприметно вздохнув, ибо по давней традиции службы, на которых присутствовал государь, надлежало вершить в соборе Михаила Архангела, где находили последнее упокоение властители русских земель. Однако после трагической гибели сына Иван упорно отказывался переступать порог этого храма, заявляя, что все равно вскоре окажется там.

— Приятное место, — пробормотал Иван, позволяя скопцу увести себя в лабиринт переходов.

Через какое-то время государь всея Руси покинул свои покои, уже облаченный в роскошный, расшитый золотой нитью и усыпанный драгоценными камнями кафтан. Его волосы были свежевымыты и расчесаны, а на голове красовалась опушенная мехом корона. Теперь он казался совершенно другим человеком — величественным и властным, и только люди, хорошо с ним знакомые, могли распознать нечто болезненное в мерцающем блеске его глаз и едва заметном дрожании рук.

За порогом покоев Ярослав препоручил государя заботам Бориса Федоровича Годунова. Будучи братом жены царевича Федора, тот, действуя энергично и осмотрительно, успел возыметь при дворе немалую власть. Скопец шепотом предупредил:

— Он плох, ибо не спал всю ночь.

— Понимаю, — отозвался Борис, склоняясь в глубоком поклоне. — Доброго тебе здравия, батюшка. Да прольет на тебя Господь свою милость, — сказал громко он и, перекрестившись на иконы, жестом велел страже распахнуть створки тяжелых дубовых дверей.

Иван стоял, не сводя глаз с икон.

— Они наблюдают за мной. Куда бы я ни двинулся, они смотрят.

— Напоминая, что Господь все прозревает, — мягко заметил Борис. — Пойдем, батюшка. Все уже собрались. Но служение без тебя не начнется.

— Да уж. — Иван горделиво выпрямился и увидел стрельцов, стоявших двумя шеренгами по обе стороны от дверей. — Вот, — указал он на них, — вот люди, какими крепка наша матушка-Русь. На земле нет им равных.

— Верно сказано, батюшка, — согласился Борис, стараясь ласковым тоном унять в царе всплеск истерии. — Это они шли с тобой на Казань и на Псков. Это они ежедневно и еженощно несут государеву службу, на деле доказывая свою верность тебе.

— Да, — прошептал Иван. — На них я могу положиться.

Крестьяне, толпившиеся во дворе, попадали на колени, уткнув лица в землю. Так они и лежали, пока царь не вошел в Успенский собор, моментально оцепленный стражей.

Внутри собора было тесно и дымно. Вдоль стен его, сплошь увешанных иконами, сновали священники. Они, помахивая кадилами, благословляли собравшийся люд. Миряне кланялись и крестились, порой задевая друг друга локтями. Все стояли, ибо в храме не имелось скамеек. Сидеть пред оком Господним в православной Руси почиталось кощунством.

Толпа в мгновение ока расступилась перед царем, и тот прошествовал к своему месту. Патриарх звучным речитативом завел литургию, ему вторил хор. Служба была долгой, но Иван отстоял ее на удивление смирно. Он зарыдал лишь единожды, когда началось восславление девы Марии.

Борис Годунов все это время держался возле царя.

— Иноземцев уже доставили, батюшка, — сказал он, когда все закончилось. — Они ожидают тебя в Грановитой палате. Позволь известить их, что ты направляешься туда.

— Пусть ждут, — отрезал Иван. — Мы тут не прохлаждаемся, а возносим восхваления Господу. Пусть терпят, раз не желают с нами молиться. — Насупившись, он умолк.