Кай Мейер - Дочь алхимика

Стены были выполнены из красного кирпича, на полу — грубый настил. В коридоре стояли лужи, и Ауру смутило то, что ей пришлось приподнимать подол своего платья, чтобы оно не скользило по этой грязной жиже. Она невольно спросила себя, не умышленно ли избрал надзиратель этот путь. Хотя, по правде говоря, ей было все равно.

— Если хотите, можете поговорить с вашим другом в камере, — предложил надзиратель. — При закрытых дверях, если пожелаете. — Он двусмысленно улыбнулся — на иную улыбку здесь можно было и не рассчитывать.

— Сколько? — ледяным тоном спросила она.

Он назвал сумму и сразу же протянул руку. С подчеркнутым равнодушием Аура вытащила пачку банкнот из своего кармана и отсчитала необходимую сумму. Надзиратель довольно улыбнулся, и деньги тут же исчезли в его униформе.

— Вам никто не помешает, — пообещал он.

Аура не верила ни единому его слову.

— А вы не рискуете? — спросила она, пока они спускались по железной лестнице.

Ступени вели на балюстраду, которая тянулась по обе стороны коридора. Здесь было примерно столько же одиночных камер, как и на первом этаже.

— Рискую? — Надзиратель весело покачал головой. — Это не я, а вы идете в камеру убийцы.

Аура презрительно сморщила нос.

— Это мой брат.

— Ваш брат убил полдюжины молоденьких девочек. Похитил и зарезал. Здесь таких как он не очень-то жалуют.

Они остановились перед дверью камеры, которая была помечена красным крестом величиной с ладонь. Аура напрасно старалась поймать незаметный взгляд через решетку. Внутри помещения царила темнота.

— Что означает крест? — спросила она. Надзиратель скривился.

— Желающие почаще видеть священника.

— Религиозные часы? — изумленно спросила она.

Надзиратель кивнул и подошел к решетке.

— Эй, приятель, к тебе посетитель! Стань к стене, если ты хочешь, чтобы я открыл.

В темноте камеры не было заметно никакого движения.

Надзиратель презрительно хмыкнул, затем повернул ключ в замке.

— Прошу вас, — сказал он, входите.

Она мгновение колебалась.

— Почему там внутри не горит свет?

— Ваш брат разбил лампу.

Во тьме что-то зашевелилось, в другом конце камеры у стены.

— Свет, это то, что носят в сердце, а не цепляют на потолок, — сказал кто-то. Слова может и прозвучали цинично, но произнесены они были спокойно, даже кротко.

Аура поймала себя на том, что она вздрогнула, когда узнала голос Кристофера. Этот испуг длился не дольше мгновения, и она не передумала, хотя тень сомнения все же закралась в ее сердце. Должны ведь быть и другие пути.

«Нет, — напомнила она себе, — это было твое собственное решение. Теперь главное — сделать все с максимальной пользой».

С высоко поднятой головой она прошла мимо надзирателя в темноту. На пороге она еще раз обернулась к нему.

— У вас случайно не найдется свечи для меня?

— В общем-то, да, — сказал он растягивая слова. — У заключенных есть возможность приобрести несколько штук раз в неделю, но продажа была вчера. Но, конечно, при определенных обстоятельствах, можно было бы сделать…

Она прервала его на полуслове, сунув ему в руку еще одну бумажку, и он тут же засуетился по пути к выходу.

— Свечу принесут немедленно, — пообещал он и закрыл за ней дверь на замок. По затихающему дребезжанию связки ключей Аура определила, что надзиратель удаляется.

Перед ней не было ничего, кроме темноты. В камере не было окон, а единственный источник света — решетку в двери — Аура закрыла своей спиной. Она заметила это и отошла на полшага в сторону; но свет все равно доходил лишь до средины помещения. Вторая половина находилась в полной темноте.

— Приятно видеть тебя, — сухо заметила она.

Шорох одежды.

— После семи лет могу предположить, что ты не очень горела желанием повидаться.

— На то были свои причины, — уклончиво ответила она.

— А, — протянул он, — конечно же, серьезные причины. Ты же с самого начала невзлюбила меня, не так ли? Ты всегда не доверяла мне.

— И не ошиблась, как мы оба знаем.

Кристофер сухо закашлял в темноте.

— Это уже в далеком прошлом.

«Ну, где же свеча, — нетерпеливо подумала она. — Она хотела, наконец-то, взглянуть ему в лицо».

— Я не могла прийти раньше, — твердо сказала она.

Она ничего не была ему должна, и, уж конечно, никаких извинений.

Кристофер тихо засмеялся.

— Если ты пришла, чтобы тайно передать мне напильник, то вынужден буду тебя разочаровать. Как видишь, здесь это совершенно ни к чему.

Его горечь была справедливой, но Аура все же не испытывала ни малейшего сочувствия. Он заслужил каждый день в этой дыре, каждый проклятый день. Он не имел никакого отношения к убийствам девочек, Аура прекрасно это знала, но то, что он сделал с её матерью само по себе было уже достаточным преступлением, а об убийстве Фридриха и говорить не приходится. Словно прочтя её мысли Кристофер спросил:

— Как чувствует себя мать?

— Неважно. За все эти годы она почти не покидала свою комнату. В последний раз это было на переломе веков.

— Четыре года назад, — задумчиво прошептал он. — Мне очень жаль, Аура. Ты можешь мне не верить, но мне искренне жаль.

— Тебе что, священник прочел проповедь о злодеянии и возмездии? — холодно спросила она.

— Священник… — повторил он и вздохнул. — Он иногда говорит о таких вещах, да. Но Бог не дает нам узнать наши злодеяния, а только прощает их нам.

— И твои он тебе простил, не правда ли? Так легче всего думать.

— Если ты пришла только, чтобы поучать меня, то, наверное, будет лучше, если ты сейчас уйдешь.

«Нет, — подумала она, — я пришла, чтобы убить тебя. А, может, ты даже знаешь об этом».

Но вместо этого она сказала:

— Мы по сей день не слышали ничего о Сильветте.

Последовавшее за этими словами молчание, казалось, продлилось минуты, и Аура уже собиралась прервать его, когда снаружи раздались шаги надзирателя. Он просунул одну свечу через решетку и коробок спичек.

— Спички все посчитаны, — сказал он. — Все принесете с собой обратно, даже обгоревшие. — После последнего любопытного взгляда через решетку он удалился. Звон ключей становился тише.

Аура зажгла свечу, сделала два шага вперед и укрепила её воском в середине камеры на полу.

Когда она оторвала взгляд от пламени и её глаза привыкли к полумраку, то заметила нары у задней стены. На них сидел человек, по-турецки убрав под себя ноги.

В дрожащем желтом пламени свечи он усмехнулся ей. Он очень исхудал, был не просто стройным или худым, а явно отощал. Его глаза глубоко запали, словно началась обратная эволюция, решившая перепрыгнуть через тысячи поколений. Вместо щек зияли темные провалы, покрытые неухоженной щетиной. Когда он говорил, из-за бескровных губ обнажались плохие зубы. Кристофер был одет в серую тюремную робу, которая, даже когда он сидел, была велика для него. Его голова была обрита наголо, а руки были тонкими и костлявыми.