Андрей Буровский - Сибирская жуть — 3

Но он же в свое время (1988 год) дал приказ в университетскую типографию тиражировать знаменитое письмо Нины Андреевой. Так сказать, для участия в кампании, направленной супротив ниспровергателей основ. Тогда «две недели застоя» окончились быстро, но ведь далеко не все (в том числе и не все ректоры) готовились к участию в погроме. А Соколов готовился, было дело…

Соколов развернулся, приложил все усилия, чтобы построить новое, достойное его замыслов здание университета. Была создана даже особая должность: проректор по капитальному строительству. И в начале 1980-х построили огромное здание — на возвышенном месте, издали видное, возле Академгородка. Здание это продолжает строиться. Университет организационно разрастается — создаются новые кафедры, факультеты…

Одновременно Соколов способен был увольнять неугодных людей во время их отпуска (например, В.Н. Дьяченко или В.Ф. Трофименко — позже устроившихся в институте усовершенствования учителей). Сам факт такого рода как нельзя лучше характеризует и самого В.С. Соколова, и специфическую деловую атмосферу КрГУ.

Я уже писал об удивительном явлении — каждое учреждение хранит атмосферу времени, в которое оно создано. Созданный в самом начале застойно-запойного периода, Красноярский университет хранит в себе отпечаток породившей его эпохи. Это — на редкость совковый, если угодно — брежневский по духу университет.

Среди прочих событий, характеризующих университет, известно и такое: в 1989 году с кафедры биофизики был выгнан некий неформал, Павел Полуян. Оценивать его можно по-разному, но не в том дело. Состоялось заседание университетского партбюро, на котором и принималось решение: пусть кафедра уволит этого «непозволительного» сотрудника. Соколов был очень взволнован проблемой чистоты рядов, очень хотел вовремя прилететь из Москвы и лично принять участие в партсобрании. Он вроде бы и прилетел, и принял. Но вот ведь какое дело! Одновременно с этим партсобранием, в тот же день и в тот же час, Соколова видели в Москве!

Я не берусь комментировать это невероятное утверждение, но рассказывали мне об этом люди, вполне заслуживающие доверия.

Мне рассказывали об этом, совершенно откровенно недоумевая, как так может быть, пожимая плечами. Но какие бы недоумения ни высказывались, собеседники подтверждали это обстоятельство — B.C. Соколов был на парткоме в Красноярске и одновременно был в Москве!

Соколов не относится к тем людям, которым можно задавать вопросы… тем более вопросы, которые он может счесть недостаточно деликатными. Возможно, именно поэтому до сих пор никто толком не знает, где же был настоящий Соколов, в Красноярске или в Москве? Или они оба каким-то невероятным образом были совершенно настоящими?

Нет, это совершенно не такая история, как вы подумали! Я не собираюсь рассказывать вам про пожилых гомосексуалистов, прикормившихся в пионерском лагере. Эти дедушки были голубыми не в современном жаргонном смысле, а в самом буквальном — они были вот такого цвета!

Эту историю рассказал мне мой ученик Сергей, отдыхавший в 1981 году в пионерлагере «Восход», на склонах Николаевской горы. Передаю ее так, как запомнил, и максимально близко к подлиннику.

И в этот год, и все предыдущие и последующие, пионеры удирали из пионерлагеря в двух направлениях: в сторону дач и в сторону густого лесного массива, окружающего Николаевскую сопку, конус древнего потухшего вулкана. В сторону дач, чтобы стащить там ягод, фруктов и овощей. В сторону леса, чтобы там безнаказанно жечь костры, общаться между собой и петь песни, пока начальство не спохватилось, а более послушные собратья по отряду спят себе в своих казенных постелях. Занятия эти, естественно, сопряжены между собой, потому что и фрукты, и ягоды вкуснее пожирать возле тайного лесного костра, а где необходимо печь картошку и поедать под соответствующую пионерскую же песню, это я даже объяснять не буду — взрослым людям должно быть все и так понятно.

В этот же год первая смена, июньская, пугала вторую: мол, вы не ходите за сопку, в распадок… Там, в распадке, появились такие дедушки… сами метра в три ростом, голубого цвета. Они нам не велели туда ходить, сказали, что иначе худо будет. Вторая смена, июльская, само собой, только смеялась — известно ведь, что в пионерских лагерях обожают всякие страшилки и пугалки. Тут и черная простыня, которая летит по городу, и зеленый пистолет, и красные пальцы… во молодцы первая смена, придумали еще голубых дедушек!

А распадок за сопкой, понятное дело, жизненно необходим — если не зайти за сопку, не спрятаться в распадок, из лагеря какой-нибудь бдительный вожатый может увидеть огонь, да и не поленится сбегать посмотреть — не его ли это ребятишки там забавляются? И, конечно же, не прошло недели, как ребята отправились в балку по ту сторону сопки. Трое их было, этих смельчаков, и один — из отряда Сергея. Этот парень пришел уже под утро, страшно испачканный в грязи, тихо плача и буквально лязгая зубами от страха. Он ничего не захотел объяснять, все лежал, уткнувшись в подушку, и неудержимо плакал.

Народ побежал на завтрак, а когда вернулся — парня уже не было. Он, пока никто не видел, собрал вещи и рванул на трассу, к остановке автобуса. От лагеря «Восход» до трассы — самое большее два километра, и автобусы ходят в сторону города каждые полчаса. А за те же самые полчаса можно дойти и до первых пятиэтажек, до городского транспорта. Обычно таких беглецов старались поймать, и даже если парень успешно сбегал и прибегал домой, так просто дела не оставляли — находили беглеца дома и разбирались, почему убежал, из-за чего и предлагали вернуться. Но что было с этим парнем, Сергей не знает; пропал, и все!

А вечером был какой-то дополнительный заезд, часть поселившихся раньше выперли из уже занятых ими комнат, а новых кроватей не привезли… в общем, часть ребят расположили ночевать в спортивном зале. Они и не очень возражали, потому что, конечно же, возникла возможность еще немного поразвлекаться: в зале, где ночует тридцать мальчиков, самое время порассказывать страшные истории, повозиться и поболтать. В общем, как ни старались вожатые, а только часу во втором народ угомонился и заснул.

Сергей спал в общем ряду, как и все, на матрасе, положенном на пол. Но в каком бы часу он не лег спать, была многолетняя привычка — просыпаться под утро. Проснуться часа в четыре, в пять, полежать и, если вставать не надо, снова заснуть и тогда спать уже хоть до полудня. Вот и в этот раз он так проснулся — еле забрезжило серое. Вроде было время уже заснуть, как раздался странный звук, вроде какое-то кряхтение, и начала раскрываться створка окна под потолком… Кто видел типовой спортивный зал, тот знает — окна там на высоте примерно трех метров. Створка откинулась, и в окно начал пролезать какой-то огромного роста старик… Стариком его Сергей назвал за это кряхтение, такое типичное для пожилых людей кряхтение, и за длинную, совершенно голубую бороду. «Голубой дедушка» спрыгнул на пол; судя по очень легкому отзвуку, весил он куда меньше человека, и опять закряхтел, потер поясницу. А потом пошел вдоль спящих, внимательно вглядываясь в их лица.