Челси Ярбро - Кровавые игры

Еще один гость императора Константин Модестин Дат, недавно прибывший из Галлии Белгики, озадаченным тоном прибавил:

– Ив самом деле, государь, я был наслышан об этом дворце, но совершенно не ожидал увидеть такое… великолепие.

Нерон широко улыбнулся.

– Это моя дань империи,- вымолвил он, извлекая из лиры глубокий аккорд.

Модестин покачал головой.

– Только весьма богатой империи под силу содержать столь роскошный дворец.

– А как тебе моя статуя? – с жаром спросил Нерон.- Разве она не впечатляет? Многие видят в ней Аполлона.- Он хохотнул, притворно показывая, что похвала чрезмерна- Впрочем, это мне льстит, ведь Аполлон – бог музыки, которой я всецело предан.

– Тут нет противоречия,- заявил Юст.- Ты – первый в этом виде искусства.

Нерон взглянул на человека, стоящего чуть поодаль.

– А ты, Сен-Жермен? Что скажешь об этом ты?

– Твоя преданность музыке – вещь редкая для властителя,- ровным голосом отвечал Сен-Жермен.- И это можно только приветствовать. Но будь ты просто певцом, а не императором, тебе пришлось бы удесятерить усилия на стезе стремления к совершенству.- Говорить так с порфироносцем было рискованно, но кривить душой ему не хотелось. Авось пронесет, подумалось Сен-Жермену, и расчет оправдался.

– Вот вам, друзья мои, по настоящему искренний человек,- в восторге воскликнул Нерон.- Мои многочисленные призы, полученные на конкурсах, говорят о том, что он слишком строг, но строгость есть камертон для истинного таланта

– Призы,- произнес Юст менторским тоном,- не присуждаются за одно мастерство. Главное, тот огонь, что горит в исполнителе и производит на публику впечатление.

Дискуссии подобного рода никогда Сен-Жермена не привлекали, и он, небрежно пожав плечами, сказал:

– Я не слышал государя на конкурсах, и в этой

области у меня суждения нет.

Юст бросил на него сердитый взгляд и вновь обратился к Нерону:

– Твоя статуя – просто чудо. Золота в ее отделке довольно, чтобы заполнить сокровищницы трех-четырех королей.

Или, подумал про себя Сен-Жермен, обеспечить едой лет на пять лет всех римских вдов, сирот и калек. Он повернулся к примолкшему Модестину.

– Как развлекается Галлия? Я слышал, у вас там имеются неплохие арены. Достаточно ли они велики?

– Для нас – да, но не для Рима,- отвечал Модестин, довольный, что разговор свернул со скользкой дорожки.- В часе езды от нашего гарнизона имеется даже театр. Правда, постановщик в нем очень неважный, да и актеры дрянные. Настроение поднимают лишь заезжие фокусники и акробаты, но они навещают нас редко. А люди искусства вообще обходят Галлию Белгику стороной. И незаслуженно, надо сказать, ибо солдаты – народ благодарный.

– Полагаю,- встрепенулся Нерон,- что вскоре мы это исправим. Я собираюсь в Галлию с инспекционной поездкой и с удовольствием дам там несколько выступлений. Помню, однажды я даже написал для легионеров какой-то военный марш.

– Солдаты до сих пор его распевают,- сказал Модестин.

Нерон закраснелся.

– Правда? Как это мило с их стороны.

– Он очень их ободряет во время длительных переходов.- Модестин не стал говорить императору, что солдаты несколько изменили в его песне слова.

– Приятно узнать, что твой труд не пропал втуне! – Воодушевленный Нерон взялся за лиру и громким голосом завел первый куплет:

Модестин имел неосторожность подпеть императору, и Нерон, весьма тем обрадованный, тут же предложил спеть все пятнадцать куплетов.

– Боюсь, моя память не столь хороша, как твоя, государь,- быстро проговорил Модестин.- Стихи в ней не держатся, и то, что я кое-что все-таки помню, свидетельствует о многом.

Нерон был слишком счастлив, чтобы сердиться.

– Что ж, спасибо на том. Мы еще потолкуем о ваших нуждах. Думаю, наши позиции в Галлии следует всячески укреплять.- Он повернулся к Сен-Жермену.- Я давно собираюсь обратиться к тебе с просьбой.

Ответ прозвучал кратко:

– Тиштри не продается, о цезарь.

– Великолепно! – Нерон рассмеялся, откинув назад голову; темно-русые его волосы взвихрились вокруг серебряного венка и вновь опали.- Нет-нет, разговор пойдет не о твоей драгоценной рабыне, хотя, если надумаешь сбыть ее с рук, учти, что я первым подал заявку.

– Если такое произойдет, августейший, она достанется только тебе, ибо вряд ли претендовать на нее осмелится кто-то еще.

Если Нерон и уловил оттенок язвительности в словах собеседника, то ничем этого не показал.

– Благодарю. Не сочти за назойливость, если я время от времени буду напоминать тебе о твоем обещании.- Он мечтательно улыбнулся.- Боги, что за прелесть эта армянка! Я объездил всю Грецию, но равных ей не встречал.- Император вновь тряхнул головой, и тон его переменился.- У меня есть некоторая задумка, и, мне кажется, ты единственный, кто может претворить ее в жизнь.

Сен-Жермен поклонился.

– Это великая честь, государь. Хотя, признаюсь, я удивлен, что ты не хочешь привлечь к своим замыслам римлян. Вокруг тебя всегда много весьма достойных людей.

– Но ты один разбираешься и в музыке, и в металлах,- возразил резонно Нерон.- Речь пойдет о водяном органе в Большом цирке. Там что-то разладилось, и он в последнее время немилосердно хрипит. Трубы его должны издавать колокольные звоны, а не вопить, как стадо ослов.- Последняя фраза явно была заготовленной и рассчитанной на реакцию публики.

Юст не разочаровал Нерона:

– Крепко сказано, августейший. Меткости твоих выражений можно лишь позавидовать.

Нерон широко развел руками.

– Мощь Рима не только в золоте и легионах, но и в богатстве его языка. Для меня…- Он вдруг осекся и указал жестом на группу рабов, несущих высокий крест, к которому был кто-то привязан.- Ага! Вот вам и иудеи!

– Иудеи? – переспросил Модестин.

– О, я уверен, ты слышал о них. Они не дают житья нашему гарнизону в Иерусалиме. Упрямые и беспокойные как никто. Те, что сейчас здесь, обратились с петицией к распорядителю игр, умоляя избавить их от унижения умирать вместе с иудеями, придерживающимися иной веры. Но казнить-то их все равно нужно, вот я и приказал распять их на крестах, поскольку именно так был когда-то казнен основатель их секты.- Лицо Нерона возбужденно подергивалось, он с нескрываемым интересом следил, как рабы заводят конец столба в специально приготовленную для того яму.

– Но… во что же одет приговоренный? – спросил откровенно ошарашенный Модестин.

– В тунику, пропитанную дегтем,- с готовностью пояснил Нерон.- Преступников несколько дюжин. Когда они загорятся, в саду станет светло. В глотки их приказано забить кляпы, чтобы ужасные вопли не резали слух и не мешали нам наслаждаться вечерней прогулкой.