Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти

Бернард прижал к лицу окровавленные ладони. Ощутил под содранной кожей влажную, пульсирующую плоть. С ним творилось что-то странное, он словно плыл куда-то… Как будто его душа вытекла сквозь поры и, растворившись в зыбкой дымке, вырвалась наружу, туда, откуда лился вкрадчивый голос.

— Мне очень жаль, Бернард, но приходит время — оно приходит для каждого из нас, — когда человек вынужден признать: все то, чему его учили, — ложь, и люди, которых он более всего любил, обманывали его.

…А Бернард уносился все выше и выше.

— Бернард, я тот, кем бы хотел стать ты. Я, святой Яго, твоя неотъемлемая часть. А ты — моя.

Небо над Белхем-Грейндж было затянуто черными грозовыми тучами. Южный ветер шумел в голых кронах буков и оставлял загадочные следы на траве, которая, клонясь на ветру, местами казалась более светлой. Эти светлые пятна возникали, кружились и исчезали. Появлялись снова, когда ветер усиливался, и разбегались по окрестным холмам, подобно следам привидений.

София шла уверенным шагом, все дальше и дальше удаляясь от особняка, от буковой аллеи; ей словно хотелось скорее оказаться в открытом поле, подальше от дома. Шторм, на ходу застегивая пальто, с трудом поспевал за нею.

Громыхнул гром, глаза Софии лихорадочно заблестели. На ветру развевались полы ее пальто. Черные волосы разметались и лезли в глаза, в рот. Время от времени София раздраженно смахивала их с лица.

— Мы не должны этого делать, — не останавливаясь, сказала она. — Не должны. Он болен. Ты только посмотри на него. С ним что-то происходит.

— Ты мне будешь рассказывать. — Шторм провел ладонью по лицу — в виске пульсировала боль. — Минуту назад он грозился убить меня.

— Что? София, замедлив шаг, недоверчиво покосилась на него. — Но это же смешно.

— Ей-богу! Он сказал, что вышибет мне мозги.

София фыркнула:

— Он просто пошутил.

— Ну да, он у тебя большой шутник.

София остановилась и повернулась к нему лицом. За буками виднелось правое крыло дома с темными окнами. София скрестила на груди руки. Шторм опешил. «Боже мой, снова этот взгляд, — пронеслось у него в голове. — С женщинами вечно одна и та же история, они постоянно заставляют мужчину чувствовать себя виноватым».

— Не могу поверить, что я позволила уговорить себя, — сказала она. — Неужели ты в самом деле ждешь от меня, что я стану допрашивать этого человека… мучить его вопросами о… о трагедии, которая произошла двадцать лет назад. Тем более теперь, когда он в таком состоянии. Он болен, Ричард.

«Для тебя это тоже было трагедией», — хотел сказать Шторм, но сдержался.

София не спускала с него глаз. Над горизонтом, расколов небосклон, полыхнула молния. Шторм поморщился. Ветер донес до них гулкий раскат грома.

— Так почему бы тебе не спросить у него, что с ним творится?

В глазах Софии отразилось непонимание:

— Что?

— Ну, ты приезжаешь домой, твой отец мрачнее тучи, на нем лица нет, почему бы тебе не спросить его прямо: «Папа, что с тобой? Может, вызвать врача?» Не понимаю, почему ты не можешь спросить его.

София удивленно моргнула, в ее взгляде уже не было прежней непреклонности. Тень сомнения пробежала по лицу.

— Ну-у… я, право, не знаю…

— Нет, я серьезно… ты же сама сказала: только посмотри на него. В чем же дело?

София растерянно переминалась с ноги на ногу.

— Но если он не хочет это обсуждать… То есть если он… не склонен…

— Одно я знаю наверняка — о чем-то он хочет поговорить. Не зря он грозился застрелить меня.

— Нет, этого не может быть.

Висок пронзила острая боль.

— Может, черт побери! — крикнул он, но тут же пожалел о своей несдержанности. От его внимания не мог ускользнуть тот факт, что ему удалось заронить в душе Софии сомнение. Она уже не была так уверена в собственной правоте. Пригладив ладонью волосы, она беспокойно посмотрела по сторонам. Губы ее задрожали. Видеть это было еще мучительнее, чем выдерживать на себе ее пристальный взгляд.

— Что-то здесь неладно, Софи, — тихо сказал он. — И ты должна выяснить, что именно.

— Я уже ничего не понимаю, — прошептала София. — Я совершенно запуталась.

— Послушай. — Шторм подошел ближе. — Харпер не стала бы посылать нас сюда просто так.

— Ах, какое мне дело?

— Ну хорошо, хорошо. Только… — Шторм поднял руку, желая успокоить ее. — Харпер считает, что, выяснив обстоятельства гибели твоей матери, она сможет понять, что замышляет Яго.

— Ах, снова этот Яго!

— Хорошо, хорошо, оставим Яго. Но эти… нехорошие люди, которые убивают твоих друзей…

— Они не мои друзья…

— Ладно, ладно. Но дело в том… У меня такое чувство, что круг сужается. Что они где-то рядом. Возможно, именно этого опасается твой отец. Возможно, он считает, что меня подослали.

София помрачнела. Ее взгляд обжигал его, словно раскаленное железо.

— Ну что ж, — пробормотала она. — Я тоже не знаю этого наверняка.

Низкие тучи сплошной пеленой затянули небо, казалось, сам воздух сделался плотнее, словно налился свинцом. Вдали маячил церковный шпиль, петляло между холмов пустынное шоссе. Ни единый звук не перекрывал шум ветра.

— Ты в это не веришь, — сказал Шторм. — Но тебе легче сказать нечто подобное, чем узнать правду о смерти собственной матери — прямо спросить у отца, как она умерла, и рассказать то, что помнишь сама. Это ужасно, София. — Он перевел дыхание и подставил лицо влажному ветру. — В ваших отношениях все зависит от каких-то дурацких тайн. От того, что вы не договариваете, о чем боитесь спросить. Только по-моему, у вас просто не осталось времени, чтобы продолжать в том же духе.

София сжала лицо ладонями, и Шторм, глядя на нее, вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Мгновенной вспышки ее гнева или раздражения было достаточно, чтобы он вспомнил: общение с ней и ее привязанность к нему — единственное, что еще способно примирить его с жизнью, единственное утешение, которое ему дано. Ее секундного замешательства, смятения было достаточно, чтобы он вспомнил, какая пропасть лежит между ними, вернее, между ним и тем желанным образом, который он нарисовал для себя. Как много смерти им нужно преодолеть, чтобы наконец соединиться.

Нет, не таких призраков искал он в этой стране.

— Зачем ты так со мной? — тихо спросила София. Голос ее казался каким-то чужим. — Если я говорю, что не могу сделать то, о чем ты меня просишь, значит, я действительно не могу. Почему ты все время давишь на меня? И почему это для тебя так важно? Скажи, Ричард.

Она словно заглянула в его мысли. И Шторм знал: в его глазах написан ответ. Его поражение. Его лицемерие и ложь. Все эти разговоры о честности, искренности, о том, чтобы предать гласности все страшные тайны. Только вот сам он так и не нашел в себе храбрости, чтобы сказать ей правду. Сказать ей: «Я умираю. И моя любовь эгоистична, как всякая любовь. Мне нужно, чтобы ты раскрепостила свой разум, чтобы целиком принадлежала мне и чтобы я, умирая, не чувствовал себя одиноким. Мне нужно, чтобы ты порвала со своим прошлым, чтобы я знал, что сделал что-то для тебя, что я оставляю жизнь, которую люблю».