Вольфганг Хольбайн - Колдун из Салема

Через некоторое время послышались чьи-то торопливые шаги. Я напряг зрение, стараясь увидеть что-нибудь в серовато-голубоватых сумерках, но так и не смог ничего разглядеть, разве что несколько быстро перемещающихся теней, промелькнувших по другой стороне улицы.

Затаив дыхание, я ждал, пока они не пройдут мимо и звук их шагов не поглотит ночь.

С другой стороны городка до нас донесся глухой одинокий удар барабана.

— Что это было? — прошептал Баннерманн.

Посмотрев на меня, Присцилла резко помотала головой и сделала шаг в сторону.

— Ничего, — сказала она. — Ничего особенного.

Баннерманн хмыкнул, молниеносным движением руки схватил ее за руку и дернул к себе.

— Один момент, девчушка, — пробормотал он. — Прежде чем мы пойдем дальше, я хочу, чтобы ты мне кое-что объяснила.

Присцилла попыталась вырваться, но Баннерманн безжалостно вцепился в ее руку. Это, по-видимому, причиняло ей боль, и я на какой-то миг почувствовал, что во мне стал закипать гнев. Присцилла посмотрела на меня, словно прося защиты.

— Вы причиняете ей боль, Баннерманн, — сказал я, быть может, немного громче, чем следовало бы в нашей ситуации.

Баннерманн буркнул что-то нечленораздельное, ослабил свою хватку, но так и не отпустил запястье Присциллы. Я больше ничего не говорил. Все, чего я сейчас хотел, — это как можно быстрее исчезнуть из Голдспи. Но и Баннерманна тоже можно было понять. С той поры, как мы покинули дом, мы практически друг с другом не разговаривали. И он, так же как и я, чувствовал, что в этом городке происходит что-то странное.

— Да отпустите же меня, капитан, — взмолилась Присцилла. — У нас совсем нет времени. Такой возможности, как эта, у нас уже не будет.

— Возможности? — резко переспросил Баннерманн. — Какой возможности?

По лицу Присциллы пробежала тень. Она стала похожа на человека, который сболтнул лишнее, а теперь жалеет об этом.

— Убежать отсюда, — ответила она уклончиво. — Они все заняты. Если нам повезет, они лишь с восходом солнца заметят, что нас здесь уже нет.

— Заняты? — не унимался Баннерманн. — Чем же они заняты?

Тишину ночи нарушил еще один, более громкий, удар барабана, и мне даже показалось, что я слышу пронзительный звук трубы, доносящийся откуда-то издалека. Словно в ответ на удар барабана…

Присцилла шумно вздохнула и снова попыталась высвободить свою руку. Ее взгляд был умоляющим, и я почувствовал, как в моей груди что-то легонько, но мучительно кольнуло. Все это было странно: я знаком с этой девушкой лишь несколько часов, но она стала для меня такой близкой, как будто я знал ее уже многие годы. Мне было больно видеть, что кто-то причиняет ей боль. Однако я лишь отвел взгляд и опустил голову.

— Они собираются все вместе, — сказал Баннерманн. — Не так ли? Они все идут на рыночную площадь, ведь так?

Он имел в виду, что все жители городка шли в направлении, противоположном тому, куда двигались мы. Над крышами в центре Голдспи виднелись отблески огня. Там, должно быть, пылали костры. Много костров.

Присцилла отрешенно кивнула:

— Да.

— А зачем? — спросил Баннерманн. — И к чему этот барабан? И эти костры? Для чего они?

— Я… я этого не знаю, — пролепетала Присцилла.

— Лжешь! — Баннерманн вывернул ей руку, правда, лишь чуть-чуть, чтобы причинить ей небольшую боль и тем самым показать, что ей не удастся отделаться от него обычными отговорками. Я вздрогнул. Еще немного — и я бросился бы на него с кулаками.

— Я… я точно не знаю, — пробормотала Присцилла. — Это… этим… этим барабаном они вызывают… чудовище. Но это же сейчас… невозможно. Сейчас нет полнолуния и…

— Но у них, может быть, есть для него новые жертвы, — рявкнул Баннерманн. — Ведь так? Они вызывают чудовище, чтобы совершить жертвоприношение. Или жертв несколько?

Присцилла больше ничего не отвечала и лишь изо всех сил пыталась высвободиться. Баннерманн еще крепче вцепился в нее, но тут же отпустил, когда я повернулся к нему и грубо дернул его за плечо.

— Отпустите ее, Баннерманн! — прошептал я. — От того, что вы причиняете ей боль, все равно нет никакого толку.

Баннерманн, отпустив запястье Присциллы, оттолкнул мою руку и впился в меня взглядом.

— Что-что? — резко сказал он. — Нет никакого толку? Вы что, Крэйвен, ослепли или ослабли умом от страха?

— Что… к чему вы клоните? — удивленно спросил я.

Присцилла сделала несколько шагов назад и в страхе прижалась к стене. Она смотрела то на меня, то на Баннерманна.

— К чему я клоню? — переспросил Баннерманн. Он уже и не пытался говорить тихо, наоборот, почти кричал. — К тому, о чем я уже давно догадываюсь, вы, недотепа! Почему, по-вашему, мы смогли так легко улизнуть, если этот городишко — одна большая западня?

— Потому что… потому что они…

— Потому что они заняты, — перебил меня Баннерманн. — Именно так. А сказать вам, чем? Они приносят в жертву людей. Они делают чудовищу жертвоприношения. Именно поэтому никто не обращает на нас внимания, Крэйвен. Потому что мы им в данный момент не нужны.

— Это неправда! — вырвалось у меня. — Это…

— И я скажу вам, кого они приносят в жертву, — продолжал Баннерманн. Его голос дрожал от возбуждения. — Моих матросов. Именно поэтому она и не хотела, чтобы мы пошли на берег и разыскивали их там, Крэйвен. Потому что она точно знала, что будет происходить. По крайней мере, она на это надеялась. Она предполагала, что они принесут в жертву моих матросов, а мы тем временем сможем скрыться!

— Это неправда, — сказал я. — Это…

— Тогда сами спросите эту маленькую вертихвостку! — вскипел Баннерманн.

И тут я его ударил. Я не знаю, кого это больше удивило — его или меня самого. Казалось, моя рука сама по себе сжалась в кулак и ударила его по лицу. Баннерманн отлетел назад, ударился о стену и сжал кулаки. Но он не нанес мне ответный удар, а лишь презрительно посмотрел на меня.

— Ну, теперь полегчало? — спокойно спросил он.

— Я… простите меня, — сказал я, запинаясь. — Я не хотел этого делать.

Баннерманн холодно улыбнулся:

— Да ладно. Мне не следовало так говорить. Но, тем не менее, я прав. Что скажешь?

Последняя фраза была адресована Присцилле. Девушка посмотрела на Баннерманна, несколько раз судорожно сглотнула и отвернулась, чтобы не смотреть ему в глаза. Ее губы дрожали.

Я шагнул к ней, взял ее пальцами за подбородок и заставил посмотреть мне в глаза.

— Это правда? — спросил я.

В ее глазах, смотревших на меня, заблестели слезы.

— Да, — прошептала она. — Они вызывают чудовище только тогда, когда… у них есть для него жертва.

— Но ведь ты же говорила мне, что они делают это только в полнолуние, — недоверчиво сказал я.

Баннерманн фыркнул.

— Так сейчас как раз полнолуние, Крэйвен, или почти полнолуние. Кроме того, Донхилл не может упустить такую превосходную возможность преподнести чудовищу дополнительную жертву.