Дэниел Истерман - Ночь Седьмой тьмы

«Фаншетта» ковыляла к гавани, сидя низко в воде. С чистого голубого неба упала птица, белокрылая, с хриплым пронзительным криком, и, пролетая, задела крылом рулевую рубку. Маленькое судно приняло много воды на борт, и его насосы уже начали заедать. Рубен, Анжелина и Август стояли на палубе, бессловесные и переставшие что-либо чувствовать, и смотрели, как море расступается перед ними. Они пережидали ураган всю первую ночь и большую часть следующего дня, то погружаясь в сон, то приходя в себя на какое-то время; их сны были белыми и нагими, одержимыми ураганом.

Три раза Анжелина просыпалась в жутком крике, и не было никого, кто мог бы ее утешить. Август долго сидел, устремив неподвижный взгляд в море, потом и он погрузился в тревожный, дерганый сон. Рубен плавал в горькой темноте, в него входили боги, которых он и не знал, и не любил. Его родители не навещали его там, не приходили ни Девора, ни Линдстрем, ни Дэнни, никто из мертвых. Но он видел живых, он видел Салли, Форбса, Макса Беллегарда, они исполняли какой-то странный танец, а Дуг Хупер, кровавый, бесстрашный, с посеревшей кожей, вращался среди них с ожерельем из горящих брошюр на шее.

– Куда ты пойдешь. Август? – Анжелина не хотела задавать этот вопрос, пока они не окажутся в гавани. – Что будешь делать?

Мальчик пожал плечами. Без Линдстрема ему было некуда идти, нечем зарабатывать на жизнь, без Линдстрема не было будущего. Анжелина посмотрела на его порванную одежду и грязные босые ноги. Кто он? В свои двенадцать-тринадцать? Обломок кораблекрушения, вроде резиновых шин и пустых бутылок, которыми была забита гавань Порт-о-Пренса. Юнга без капитана и без корабля. «Фаншетта», она почти не сомневалась в этом, будет продана, чтобы оплатить долги Линдстрема. Не останется ни гурда.

– Я думаю, тебе лучше пойти с нами, – предложила она.

Мальчик снова пожал плечами. Он держал старого кота на руках, механически поглаживая его полосатую шкуру, покрытую белесыми пятнами соли.

– Сэм тоже может остаться, – сказала она. Но надолго ли? Это место перестало быть ее домом, им никогда не разрешат взять Августа с собой в Соединенные Штаты. Возможно, Мама Вижина сможет помочь.

Август кивнул. Он не был таким дураком, чтобы отказываться от щедрости богачей. В его глазах Анжелина и Рубен были сказочно богаты. Он научился брать от жизни те крохи, которые ему перепадали, с притворным смирением. Но в душе он по-прежнему ненавидел эти подачки, по-прежнему жаждал свободы, которая позволит ему швырнуть все это назад в чье-то лицо.

Они бросили якорь недалеко от небольшого пирса севернее Форта Святой Клары и добрались до берега в шлюпке, оставив все оборудование на борту. Гавань по какой-то странной причине обезлюдела, словно шторм лишил всех воли и никто не смог устоять перед искушением не пойти сегодня на работу. В утреннем воздухе чувствовалось напряжение, которого не было, когда они выходили в море, некая атмосфера смутной встревоженности, которая не была делом рук одного лишь урагана.

«Пежо» ждал их там, где они его оставили. Буря повсюду наделала огромных луж. На пути к дому Мамы Вижины они видели новые следы разрушения по обе стороны дороги. Ветер пронесся по острову, вырывая с корнем деревья, опрокидывая заборы, выхватывая курил из курятников и птиц из гнезд, перетирая, перемалывая, колотя и круша без стыда и жалости. Улицы были завалены всякой всячиной, которая пролетела по воздуху не одну милю, прежде чем приземлиться здесь: покореженные горшки и кастрюли, разбитые бутылки из тыкв-горлянок, кокосовые орехи, лопаты, свечи, сломанное распятие. Окна во многих домах не выдержали чудовищного напора ветра и лопнули, разбросав осколки стекла во все стороны. Рубен подумал о Хуперах, об их разгромленном магазине. Они свой ураган пережили заранее. «Интересно, что с ними сталось?», – спросил он себя.

Мама Вижина ждала их. Кто-то видел, как «Фаншетта» возвращалась в гавань, и сообщил ей об этом. Электричество было отключено, телефоны не работали, но Порт-о-Пренс продолжал функционировать на свой манер, по другим правилам. Для того чтобы люди здесь узнавали о последних известиях, им не были нужны ни телефоны, ни газеты. Если вы хотели знать, что действительно происходит в городе, вы не настраивали радио, вы слушали лесной телеграф.

Они поели немного, изображая аппетит, которого не испытывали. Кто-то заговорил о любви в гладких, уклончивых выражениях: любви к mysteres, любви к океану, любви к смерти. Сидя на своих стульях, они вдыхали запах китайской розы и олеандра, миндаля и бугенвилии, темные запахи, неустойчивые и неповторимые, воскресшие после шторма. Поговорили ни о чем. Мама Вижина посматривала на мальчика, понимая, что ему почти не на что надеяться. Кто-то другой заговорил об одиночестве. Слышался стук ложек о тарелки, ярко посверкивали ножи, пахло возрождением. На улице снаружи мужчины и женщины аккуратно складывали вместе разбросанные кубики своих жизней, как делали это много раз в прошлом. Поговаривали о покаянии и воздаянии за грехи.

Расследование убийства Макандала не продвинулось ни на шаг. Полиция установила его личность, это был мужчина тридцати четырех лет по имени Отар Ле Савёр, недавно перебравшийся в Порт-о-Пренс их Ле-Ке, служащий министерства культуры, без криминального прошлого. Он оставил после себя женщину – femme caille - в Порт-о-Пренсе, от которой имел трех детей, и еще одну – femme placee - в Каррефуре. Его убийцу разыскивали. Улик не было.

Когда ее подруги ушли, – те самые женщины, которые говорили о любви и одиночестве, – Мама Вижина села с Рубеном и Анжелиной в тесный кружок и рассказала им тревожную новость. Политическая ситуация была напряженной и ухудшалась день ото дня, ходили слухи о разгоне политической оппозиции, о комендантском часе, о потоках крови на улицах. Давно обещанные выборы откладывались, людей призывали объединиться в своей преданности к их вождю и защитнику, президенту Цицерону, подстрекатели к неповиновению будут расстреливаться на месте. Слухи переполняли город, прошлой ночью на стенах появились граффити, страх накрыл столицу, словно рука в перчатке. Любовь и одиночество. Единственный выход.

Вскоре после завтрака Август исчез. Сэм остался в доме, встревожено мяуча, отказываясь от пищи. Вошла Локади в ярком платье с цветочным узором и забрала его, царапающегося, не понимающего, что происходит. Анжелина дала ей шляпу Линдстрема, которую она захватила с собой с «Фаншетты», чтобы девушка положила ее рядом с котом, но Локади отказалась ее брать, заявив, что шляпа не принесет ему утешения, что коты, в конце концов, не собаки.

После этого они поднялись наверх и легли спать. Анжелина долго лежала с открытыми глазами, глядя на свет, просачивавшийся через голубые ставни. Свет чертил на полу фигуры, которые лениво передвигались. Стоило ей закрыть глаза, как комната тут же начинала раскачиваться взад-вперед и с боку на бок, принуждая ее снова открывать их, чтобы найти взглядом что-нибудь твердое и неподвижное. Когда сон наконец овладел ею, ее сны были наполнены запахом тертой ванили и горько-сладким вкусом французского шоколада.