А. Мухитова - Бедная Лиза

– Ты, сволочь, убил моего брата, Мусу-оглы – вперед выходит еще один чечен, худая копия Мусы – за это ты будешь повешен.

Великанов кидает быстрый взгляд на развешанных по периметру телескопа зомби, потом смачно сплевывает кровавую, тягучую слюну в сторону говорившего.

– Да пошел ты!

Разыскав глазами меня, он грустно улыбается и подмигивает. Губы его шевелятся, и я понимаю, что он произнес «Лизхен». Начинаю рваться в его сторону.

– Вова! Я тебя люблю! Будьте вы прокляты!

Владимир Великанов смотрит на меня, не отвлекаясь больше ни на кого, пока веревка, впившись, не лишает его возможности дышать.

Целый день мы хороним трупы. Для убитых бандюков копаем яму в мерзлой, каменистой земле. Своих мертвый таскаем к небольшой расщелинке, образовавшейся в результате прошлогоднего паводка. У всех мертвецов контрольная дырка в голове. Теперь иначе нельзя, даже недочеловеки это понимают. Из более чем шестидесяти человек в живых осталась дюжина. Три парня: Серж, худенький подросток Антон и Олега, остальные женщины, из них я знаю поименно Арину, Юлю и Лену-врача. Из прежних насельников обсерватории в живых остался еще Кинес, только он сменил немного статус с директора на шестерку.

Когда нас выводят на работы или, по очереди, для оправки, я всегда бросаю взгляд в сторону большого телескопа, пытаясь поймать слабо покачивающуюся фигуру. Я перестала бояться зомби, ведь многие из них мои друзья и родные, и что с того, что теперь все что им нужно это наша плоть, они в этом не виноваты. Гораздо страшней живых мертвецов оказались люди.

Дни сливаются один с другим в однообразную и страшную цепь. Вечера, правда, оказываются еще страшнее. Вечером первого дня после резни забрали Юлю, приволокли ее обратно уже без сознания. Когда она пришла в себя, долго плакала и просила убить ее. Кое-как удалось успокоить ее Лене.

Меня же в эти дни поддерживает ненависть. Магмой она разъедает внутренности. Никогда не думала, что когда-нибудь буду так ненавидеть двуногих и прямоходящих. Этот жар греет меня холодными ночами и днем на стылом ветру. Засыпая, я клянусь себе – отомстить. Просыпаюсь с мыслью: я отомщу. Живу отдельно от своего тела, это не я работаю на палачей, это не меня насилуют, не у меня болят отмороженные на холоде пальцы ног.

Через какое-то время я начинаю различать по личностям и рейтингу объекты моего чувства. Товарищи бандиты весьма неоднородны. Есть слаженная группа, что-то вроде боевиков в количестве восьми человек. Они держаться особняком, периодически уезжают в рейды, из которых возвращаются с награбленным добром, и отношение к ним уважительное. Еще зело уважают главу бандформирования, младшего брата Мусы, Беслана. Среднюю прослойку составляют отцы семейств, эти как раз несут функцию надсмотрщиков и охранников, возраст их колеблется от тридцати пяти до полтинника. Стариков почти нет. Ниже рейтингом идут женщины чеченки и дети. Эти практически не занимаются общественно-полезным трудом, исключительно внутрисемейным. Ниже женщин и детей стоят жополизы нечеченской национальности, Кинес и остальные шестерки в скудном количестве пяти человек. Особняком стоит четверка «туристов»: Ваха, Ильяс и два их товарища, имена которых, я даже не стараюсь запомнить.

С поселком пограничников чечены договорились на второй день своего хозяйствования. Не знаю, что уж посулили им бандиты, чем запугали, но факт, погранцы около нашем лагеря даже не появлялись.

Замечаю, что перед тем как «боевики» уходят в рейд происходит небольшой подготовительный кипеш. Беру это на заметку, теперь могу угадать, когда не будет этих орлов. Потихоньку наступают теплые дни. Снег сходит, обнажая черную землю, сквозь которую пробиваются скромные желтые тюльпаны. Нас стало меньше, Арины уже нет в живых, она угасла еще в первую неделю плена, Антона положили при попытке бегства. Остальные превратились в тени себя прежних. Повешенные зомби перестали шевелиться, став частью пейзажа, только изредка ветер доносит слегка резковатый запах ацетона с их стороны. Рейдеры, взяв в подмогу несколько надсмотрщиков, удалились не на машинах, а пешком. Через дней девять пригнали табунок лошадей и с десяток коров. В лагере появляются молоко и мясо, правда, не для нас.

Однажды, при расчистке места под загон для четвероногих, я нахожу обломок арматуры с острым наискось сколом и прячу его в глубине одежды, превратившейся к этому времени в порядочное рванье. Весь день меня греет мысль о находке. Поздно вечером, удается слегка отломать плинтус от стены в углу и затолкать за него короткий прут. Впервые, я засыпаю с улыбкой.

Сегодня, прибывают гости. По этому поводу в лагере большой кипеш. На улице расставляют столы, режут коняшку. В казанах кипит ароматное варево. В отличие от заросших по самые глаза горцев, вид у гостей довольно гладкий. Спортивные костюмы, широкие байские морды, общее впечатление из девяностых портят берцы. Ну никак они не гармонируют с адидасами. Все это похоже на деловую встречу по восточному, вначале, долгие здравицы и взаимное восхваление, потом Беслан с грузным, бритоголовым казахом и несколькими соратниками с той и другой стороны удаляются в домик администрации. Остальные продолжают гулянку.

Нас загоняют под душ и дают чистую одежду. Знаю, что за этим последует, тем не менее, с удовольствием смываю грязь. Самые худшие опасения оправдываются. Издеваются гости изобретательно, маркиз де Сад отдыхает. Пережить этот вечер получается только из-за жгучей ненависти. Лежа на сыром матрасе в нетопленой комнате, хочется просто сдохнуть, и больше не мучится. На следующий день мы предоставлены сами себе, на работы не гонят, только в обед хмурый охранник шибая перегаром ведет нас по очереди в туалет, да приносят сытные объедки вчерашнего пиршества, доставшиеся мне и Лене, после пережитых издевательств остальные уже без сознания. Зато горцы, судя по звукам, куда-то намылились немаленькой компанией, возможно, со своими казахскими друзьями. После отъезда колонны лагерь затихает. А вечером совсем плохо становится Юле.

– Уже скоро – констатирует Лена – да и все мы уже того, не жильцы. Днем позже днем раньше.

Обреченно замолкает, потом придвигается к умирающей поближе и берет ее за руку. Когда Юля отходит, выдыхает

– Все.

В этот момент понимаю, что надо сделать дальше. Кидаюсь к своей захоронке и вытягиваю заветную арматуринку. Теперь надо повредить мозг или наши мучения закончатся прям сейчас. Прицеливаюсь и коротким замахом вгоняю прут в глаз трупу. Лена смотрит на мои манипуляции с непониманием.

– А смысл?

– Мы сделаем морфа, помнишь, Диас объяснял, как они получаются?

До нее потихоньку начинает доходить то, что я поняла в тот момент, когда умерла Юля.