Кай Мейер - Богиня пустыни

С этими словами она развернулась и пошла в дом самой короткой дорогой.

— Нет смысла отрицать это, Сендрин, — крикнул он ей вслед. — Я тоже пытался. Слышите?! Это не имеет никакого смысла.

Ветер сменил направление, и она вновь ощутила запах гари.

Через две недели, 13 января 1904 года, в поместье пришло известие, что в Окагандии началось восстание гереро, которого так давно все опасались.

Послание передала небольшая группа конных солдат, обессиленных и покрытых пылью. Несмотря на усталость, мужчины отказались сделать привал. В этой части предгорий Ауасберге было несколько одиноких ферм, отдаленных поместий, владельцы которых занимались животноводством, и их всех нужно было еще до вечера уведомить о новом развитии событий. Капитан группы предложил Мадлен прибыть со всей семьей и всеми белыми служащими в Виндхук, где форт предоставил бы им убежище, но она отказалась со стоическим спокойствием. Тит был в пути, он находился где-то на юге страны и вряд ли мог возвратиться домой раньше, чем через несколько недель; Мадлен сказала, что, если бы ее муж был здесь, он, несомненно, принял бы то же решение, что и она. Капитан бросил озабоченный взгляд на детей, затем на прощание приложил руку к козырьку и отдал своим людям приказ отправляться.

Окагандия оказалась в осаде. Гереро окружили поселение кольцом вооруженных людей. Защитное подразделение в составе десяти человек было разбито, многие фермы в окрестностях разграблены. Женщины и дети пока не стали жертвами восставших, но никто не мог сказать с уверенностью, было ли это сделано намеренно или осажденным просто повезло.

Мадлен собрала в вестибюле всех санов, которые служили в доме, и попросила их поставить в известность о произошедшем своих родственников, работающих в садах и на виноградниках. Гереро отныне стали нежеланными людьми в долине, это правило касалось также кучера Фердинанда. До сегодняшнего дня он был одним из самых доверенных лиц семьи, даже имел право носить оружие, но все изменилось в один день. Если восстание будет подавлено, объявила ему Мадлен, он сможет вернуться, но до тех пор должен оставаться со всеми другими слугами его племени в деревне, за пределами долины. Фердинанд в ответ на ее слова безмолвно кивнул и ушел.

Как единственная белая среди прислуги, Сендрин отныне еще больше сблизилась с семьей. Мадлен предложила ей перейти в комнату в северном крыле, чтобы быть ближе к ним, но Сендрин отказалась. Тогда Мадлен настояла на том, чтобы впредь перед комнатой Сендрин по ночам дежурили два вооруженных сана.

— Никаких возражений, — добавила она решительно.

Сендрин со вздохом согласилась, подумав при этом, что, вероятно, она недооценивает опасность. То, что поместье и окружающие его идиллические виноградники могут подвергнуться нападению кровавых бандитов гереро, казалось ей абсурдным. Конечно, если подумать, опасения солдат не были лишены смысла: Каскадены были одной из самых состоятельных семей на Юго-Западе, их имущество могло бы стать богатой добычей.

Но что-то в глубине души Сендрин отказывалось оценивать все происходящее с точки зрения разума. Она вспоминала о том, что рассказал ей Адриан о вихре, который когда-то уберег поместье от атак мятежников. Если она в течение прошедших семи месяцев что-то и усвоила, особенно после последней беседы с Адрианом, это то, что в Африке законы разума не играли никакой роли.

«Эта страна принуждает нас к безрассудству, — подумала она, но сразу же поправила себя: — Африка дарит нам безрассудство. Но что мы даем ей взамен?»

— Адриан говорит, что гереро уже замучили до смерти более ста белых, — сказала Лукреция как-то утром в начале апреля, через три месяца после начала восстания.

Сендрин отложила в сторону книгу, из которой она выбрала сегодняшнюю утреннюю молитву. Она старалась каждый день читать новую молитву и просила девочек повторять за ней.

— Я не могу себе представить, чтобы твой брат рассказал тебе что-нибудь подобное.

— Но он так сказал! — горячилась Лукреция. — Всех пытали до смерти. Некоторым они сожгли факелами кожу на лице, а другим…

— Достаточно, Лукреция! — перебила ее Сендрин, заметив, что более чувствительная Салома стала бледнее мела.

То, что Салома ничего обо всем этом не знала, также указывало на то, что Лукреция все просто придумала. Или же — и это казалось Сендрин еще более вероятным — один из слуг рассказал ей об этом. Мадлен запретила до окончания сражений вести разговоры с туземцами помимо простых распоряжений; поэтому ничего удивительного, что Лукреция в качестве козла отпущения выбрала Адриана.

— Где бы мог Адриан услышать о таких вещах? — спросила Сендрин. — Твой брат глухой. Лукреция, ты забыла об этом?

Девочка упрямо задрала подбородок.

— Он по-прежнему ездит в Виндхук, несмотря на восстание.

— Это правда? — Сендрин надеялась, что близнецы не заметят озабоченности в ее голосе.

Они с Адрианом больше не разговаривали наедине со дня сожжения рождественской елки. Она избегала его, и ей было ясно, что он, пожалуй, это хорошо понимает.

— Адриан посещает в Виндхуке своих друзей, — проговорила Салома. — Мама запрещает ему, но он продолжает это делать.

— Наверно, ему так же скучно, как и нам, — добавила Лукреция. — С тех пор как здесь побывали солдаты, больше ничего не происходит.

Сендрин заставила себя улыбнуться.

— Значит, вам скучно. Ну хорошо, я думаю, мы сможем помочь этому. Берите свои тетради по математике и…

— Фрейлейн Мук! — перебила ее Лукреция.

— Да?

Девочки украдкой обменялись взглядами. Салома пожала плечами, но Лукреция после короткого промедления решительно задрала подбородок.

— Мы бы хотели вам кое-что показать, — сказала она Сендрин.

— И что же это?

— Это… тайна, — запинаясь, ответила Салома. Почему каждый в этом доме был так помешан на тайнах?

— Хорошо, — неохотно сказала Сендрин. — Я полагаю, она потерпит до послеобеденного времени?

— М-м-м, — проворчала Лукреция, качая головой. — Тогда будет слишком поздно, — она еще раз посмотрела на сестру, как будто требуя поддержки. — Мы должны показать вам это теперь. Прямо сейчас.

Салома кивнула, но она не выглядела столь же убежденной, как Лукреция, в том, что они делают.

— Иначе можно опоздать.

Сендрин подняла бровь.

— Вы же знаете, что я не люблю, когда прерывается занятие.

— Тогда вы никогда не узнаете о том, что мы хотели вам показать, — парировала Лукреция, преувеличенно равнодушно пожимая плечами, и открыла свою тетрадь.

— И ты думаешь, что я об этом потом пожалею? — спросила Сендрин, подавляя улыбку.

— Абсолютно верно.

Сендрин вздохнула.