Кай Мейер - Богиня пустыни

— Кваббо, — проронила Сендрин, пытаясь говорить спокойно и благоразумно, — для тебя все это может быть очень важным. Ты веришь в эти вещи, ты вырос с этим. Но для меня это всего лишь легенды, а для вас, несомненно, — часть вашего мира.

— Однако Великий Змей существует! Это не легенда. Ты сама видела его!

— Я сожалею, — покачала она головой, — но…

— Ты видела его! — резко перебил Кваббо.

— Змея? Я не знаю, что, ты имеешь в виду.

Но действительно ли это было правдой? Именно Змей искусил Еву в саду Эдема. Змей был чертом, искусителем, олицетворением зла в христианской вере. Действительно, не встретила ли она вчера ночью искусителя?

К ее удивлению, Кваббо имел в виду нечто совсем иное.

— Буря из твоих видений, буря, которую ты видела на горизонте! Она — Великий Змей.

— Вихрь?

— И да и нет. Великий Змей может выглядеть как ураган, но на самом деле он нечто большее. Значительно большее.

Она призвала себе на помощь картины из своих снов. Фигура в белой одежде, которая ведет по пустыне бурю, как собаку на цепи, — или спасается от этой бури — точно было не разобрать. Ад, который угрожал разорвать горизонт, — это было самым ужасным из всего, что она только могла себе вообразить. Пропасть, которая могла поглотить даже звезды, месть всему живому абсолютной черноты, опустошающей все, что попадало в зону ее воздействия.

Возможно, Кваббо был прав, и это явление действительно не было всего лишь бурей.

Но, черт возьми, это был только сон! Или несколько снов, в крайнем случае, видений. Но она не станет серьезно воспринимать россказни Кваббо о змеях-духах и тем более о загадочных миссиях. Да, конечно, в определенной степени она верила в свой талант — Адриан знал о нем, почему же она должна в этом сомневаться? — но она была слишком далека от того, чтобы видеть себя воительницей, а туземцы, оказывается, вообще считали ее главной фигурой их мира богов. Сендрин Мук, победительница Великого Змея. Это было действительно смешно, совершенно нелепо.

— Ты пытаешься не верить самой себе, — проговорил Кваббо, — При этом на самом деле ты знаешь правду. Ты должна ее только лишь… как вы говорите? Принять!

— Я не могу принять нечто подобное, Кваббо. Ты понимаешь, я не могу это сделать!

— Почему тогда ты веришь в злой взгляд?

Она с удивлением посмотрела на него.

— С чего ты это взял?

— Ты помнишь маленького чистильщика обуви в Виндхуке? Это сделала ты, Сендрин.

— У него был приступ. Возможно, эпилепсия.

— Тебе лучше знать.

Она вскочила и была настолько возбуждена, что не обратила внимания даже на вновь возникшее головокружение.

— Ты навязываешь мне эти вещи. Ты пытаешься мне их внушить.

— Мне нет необходимости это делать, и ты об этом знаешь. В тебе самой давно уже поселилась уверенность. — Он прикоснулся ладонью к своему низкому лбу. — Там все, что ты должна знать, Сендрин. Прислушайся к своему внутреннему голосу. Все это существует на самом деле!

— Откуда ты об этом знаешь? Я имею в виду, откуда ты знаешь, что случилось с мальчиком?

— Об этом говорят.

Она энергично помотала головой.

— Ты приказал наблюдать за мной.

В его взгляде читался ответ, так что он мог ничего не говорить. Но, тем не менее, он подтвердил:

— Да, это правда.

— С каких пор?

— Впервые некоторые из нас почувствовали твое присутствие вскоре после того, как ты высадилась на берег.

— И с тех пор вы меня преследуете?

— Не всегда наяву, не всегда физически, но мы всегда были с тобой.

Она собралась было схватить его за воротник нелепой полотняной рубашки и как следует встряхнуть. Но, с трудом овладев собой, поспешно отвернулась и мрачно уставилась в щель палатки. Снаружи не было ничего, кроме раскаленных добела песчаных дюн.

— У тебя может быть злой взгляд Сендрин, ты обладаешь силой взгляда. Вещи начинают с тобой разговаривать, если ты смотришь на них достаточно долго и пытаешься заставить их заговорить с тобой. Ты даешь вещам голос: немногие из нас способны на это, и уж наверняка не в такой степени, как ты.

— Но почему я? — спросила Сендрин.

— Ты не можешь задавать такие вопросы.

— Тем не менее я хочу услышать ответ.

Кваббо, казалось, раздумывал.

— Существуют и другие, — начал он, — подобные тебе, даже если они и обладают при этом лишь долей твоей власти. Таким был брат белого священника из Виндхука, такой же — Адриан Каскаден. Мы потеряли обоих. Это большая потеря для нас.

Брат Гаупта умер, насколько ей было известно. Это был несчастный случай, как объяснил ей священник. А что касается Адриана — теперь она и сама не знала, что об этом думать. Она знала только, что она чувствовала по отношению к нему. Чем дольше она его не видела, чем большим было расстояние между ними, тем сильнее она ощущала его близость.

— Но мы, белые, не такие. Мы не должны быть такими, как вы. Это… неправильно.

— Нет, это не так. Возможно, это несколько необычно. Властью может обладать каждый. И, вероятно, это было не случайно — то, что вы приехали сюда из своей страны. Эта земля нашла вас , а не вы ее.

Бессмысленно было приводить контраргументы. У Кваббо на все был один ответ.

Она задумалась, а сан продолжал:

— Великий Змей движется на запад по песку пустыни и дальше — за ее территорию. Он стремится в Ауасберге, Сендрин. Ты знаешь куда.

— К Каскаденам? Но почему?

— Ты видела дом, камни, из которых он построен. И у тебя есть предположение, что это не простые камни.

— Селкирк привез их из пустыни.

Кваббо кивнул.

— Они притягивают Великого Змея. Однажды они уже сделали это. Они выкачивают жизненную силу из тех, кто обитает рядом с ними, и, когда Великий Змей сможет их услышать, он будет знать, куда ему идти.

— Это твое единственное объяснение?

— Ты узнаешь больше об этом, когда перестанешь противиться правде. Когда ты будешь готова учиться. Ты — учитель, Сендрин. Но с сегодняшнего дня, однако, ты должна снова стать ученицей. Ты должна попытаться… должна открыться!

Она подумала о Саломе и Лукреции, ставших частицей ее сердца, как будто они были ее собственными детьми, о Мадлен, строгой, непредсказуемой Мадлен, которую она иногда ненавидела, а иногда восхищалась силой ее духа. Подумала также о Тите и обо всех остальных людях, населявших этот дом. Но прежде всего она подумала об Адриане, который не мог услышать ее голос, но мог слышать ее душой.

Что бы ни скрывалось за той опасностью, которую таили слова Кваббо, она не могла допустить, чтобы хоть одному из дорогих ей людей был причинен вред. Слишком уж хорошо помнила она рассказ Адриана о вихре, бушевавшем вокруг поместья, в то время как лорд Селкирк убивал жену и дочерей. Те события не должны повториться.