Евгений Витковский - Чертовар

Однако окончательно городские стены оказались не по зубам ни пожарам, ни советской власти, ни даже горожанам, изрядно поворовавшим здесь белых кирпичей на свои нужды, — прежде всего на изготовление гнёта для бочек, где заквашивалась капуста: исконно второй основной, после водки, продукт питания богозаводцев. Да и церкви в городе частично все-таки остались целы, и уж они-то все, в свете нынешней государственной религиозной политики, спешно вместо некультового вида с помощью реставрации приобретали вид самый что ни на есть культовый, более того, культурно-культовый. Притом реставраторов просили не особо спешить: гораздо быстрее церковь строится, чем студент Державственно-Духовной Академии в далеком Сергиевом Посаде образование получает. Однако на этот счет богозаводцы всегда были спокойны: как тысячу лет тому назад, так и теперь, знали они, что Бог в их краях завсегда «в заводе» — откуда и пошло название города. Впрочем, известный академик математики Савва Морозов с пеной у рта утверждает, что построен Богозаводск только в конце девятнадцатого века, а до того это название принадлежало городу, который нынче безо всякого на то права именует себя «Симбирском», — ясно же, что Симбирском может называться только такой город, который есть исконная столица Симбири; Симбирью же, как показывают математические выкладки, могла называться в России только Старая Гвинея. Там, как всем известно, богов и впрямь куры не клюют, потому что тамошним курам это без надобности.

Кустов, да и вообще достойных упоминания лесных массивов вокруг Богозаводска на семь верст, а то и на семью семь, не имелось: все было повырублено на городские нужды в незапамятные времена. Поэтому в здешних краях проводник Варфоломея, бродячий кабинетный рояль Марк Бехштейн, томился неуютом. И это при том, что здешние места он знал как свои три ноги и двести тридцать струн. Он был хоть и кабинетный, но недоброе чуял за тысячи громобоев. Основным местообитанием Марка была Камаринская дорога, и всю ее, от Арясина до Киммериона, воспринимал он как свой личный кабинет. И поэтому Марк следил тут за порядком.

И Варфоломей, и рояль Марк Бехштейн, и спутники их, старец Федор Кузьмич и академик Гаспар Пактониевич Шерош, на эту ночь обосновались под стеной пригородной полуразрушенной церкви, до которой еще не дошли руки местных реставраторов. Больно мудреная была церковь, пятишатровая, таких на Руси две всего, эта третья, только два шатра делись куда-то, да и никто не знает, во прославление какого святого, мученика или пророка оная воздвигнута. Однако и обычной советской загаженности тут не наблюдалось: опасаясь то ли государевых тиунов в синих мундирах, то ли тиунов митрополита Фотия в черных рясах, нужду здесь нынче справить не рискнул бы даже беглый каторжник. Именно поэтому, отсчитав шагами от церковной стены положенные восемьдесят аршин, Федор Кузьмич и разложил крохотный костерок для приготовления раннего завтрака. Варфоломей, былинный богатырь, нуждался в калорийном топливе для своего неуёмного тела. К тому же нынче этому телу предстояло немалое дело .

Старец ловко орудовал ножом, отправляя в котелок мелкие куски копченой оленины, — он готовил завтрак для остальных , иначе говоря, для себя и для Гаспара. Три первых котелка уже отправились в утробу Варфоломея, который сейчас доедал обычный десерт, состоявший из трех буханок серого хлеба с кипятком. Бехштейн человеческой пищей пренебрегал, хотя его регулярно, приличия ради, и приглашали к столу. Рояль высоко ценил вежливость людей, не просящих предоставить им в качестве стола его крышку, — но и питался чем-то другим. Чем — никто не знал, и никогда у Марка не спрашивал, боясь более всего, что он, того гляди, ответит. Три дня потом не заснешь.

Двор мещанина Черепегина, провозвестника Единственно Праведной Веры, — секты, более прославленной в народе как церковь «Колобковское упование», тот самый дом, в подвале которого по свидетельству Марка Бехштейна томился плененный Веденей, — старший брат Варфоломея, — отыскался в Богозаводске почти сразу, благодаря истинно народной смекалке Марка. Бехштейн, которому бегать по городским улицам было все-таки не совсем пристойно, пустил в ход связи по музыкальной линии, через богозаводских специалистов по Шопену выяснил, кто среди местных извозом занимается, но уже до белой горячки почти дошел, да чтобы и жена была не болтливая, а всего лишь до неприличия жадная — и глухой ночью постучался в указанный дом. Тамошний хозяин говорящему роялю не удивился ничуть, к нему и не такие элегантные являлись, притом те только дрались, а этот просил о деле, да еще платил. Золотом. Профиль царя нынче на Руси ценился высоко.

Марк нанял небольшой грузовичок, владелец которого за три империала в день безропотно провез его по всему старинному центру Богозаводска, останавливаясь у каждого подозрительного дома с вопросом: «Рояль заказывали?.. Нет? Ах ты незадача какая, рояль из Барнаула привез, а название улицы не записал. Дом?.. Да сказывали, большой дом, сразу узнаю — такой, с дверью, с окнами… Так не вам рояль?.. Ну, извиняйте…» Результат поездки не замедлил проявиться: в районе скрещения улиц Святого Кукши Зырянского и Нижней Премноговозвышенной постучаться оказалось буквально некуда, все прилежащие дома пестрели вывесками булочных и кондитерских, торговавших различными видами сахарных, ванильных и других изысканных колобков. Продавались там и пряники, и печенья, и даже меренги, но более всего — колобки. Чуткий слух рояля уловил разговоры покупателей: «Дуля Колобок возрадуйся!..» — и неизменный ответ продавца: «Воистину Дуля!..»

На самом скрещении улиц вывески не было, там стоял одноэтажный дом с большим двором и грозными надписями над воротами, — мол, тут несут патрульную службу в высшей степени злобные собаки. Марк понял, что в этом доме рояль не заказывали уж точно. Получалось так, что именно туда и уходили сахарные колобки в столь невероятных количествах — как в черную дыру. Там-то и радели о приходе Начала Света сторонники Колобкового Упования. Марк Бехштейн расплатился с хозяином грузовика, но попросил по такому случаю сразу же и побольше выпить за здоровье Дули Колобка в близлежащем трактире «Мозес и Пантелей», — незаметно при этом положил его в карман кое-что, магнитофончик пусть покрутится часок-другой.

Именно часок-другой повалялся в одной из городских канав водитель грузовичка, вконец упившись то ли у Мозеса, то ли у Пантелея. Рояль отыскал его, магнитофончик изъял, отслужившего свою службу богозаводца довез на верхней деке до дома и сдал жене: слава те, Кавель, жена была глухонемая. Осторожен был Марк Бехштейн, и никогда не рискнул бы нанять себе слугу иначе как обремененного не только глухонемой женой, но и алкоголизмом, но это и все особенности на тот случай, если бы в придачу могла за слугой выявиться и репутация городского сумасшедшего, которому до всего и всегда есть дело. Марк же от своих дел решительно всех держал подальше, если уж и совпадали его интересы порою с интересами, к примеру, императора всея Руси или же с интересами Великого Змея — это была всегда чистая случайность. Такая же, как и рояль в кустах.