Юрий Кургузов - Луна - Солнце мертвых

Убедившись, что горит хорошо, я встал и, забрав с туалетного столика адскую свечу, хотел было зашвырнуть в камин и ее, но вовремя сообразил, что этим сделаю только хуже. Поэтому, затушив фитиль пальцами, я повернулся к окну, чтобы выбросить свечу в сад. И тогда…

— Право же, не думаю, что ваши деяния не подпадают под соответствующие статьи закона, но полагаю, что в данном, конкретном случае вы все-таки знали, что делаете, — проскрипел неприятный надтреснутый голос, и на подоконник с ближайшей толстой ветки старого бука спрыгнул высокий худой человек с огромным пистолетом в тощей руке.

— Уф-ф! — только и смог выдохнуть я. — Еще бы мне не знать этого, господин инспектор.

Стук лошадиных копыт, как пишут в плохих романах, разрывал черноту ночи. (Впрочем, в отдельных случаях так пишут и в хороших.) Должно быть, наша грозная кавалькада представляла со стороны довольно внушительное зрелище, и на краткий миг мне почудилось, что из прагматичного и жестокого нашего столетия я перенесся вдруг в средневековье, — время хотя и не менее жестокое, но все же, кажется, далеко не столь прагматичное.

Предшествовало же этому пышному великолепию многое, в том числе и несколько весьма волнительных минут, в течение которых мы с инспектором приводили в чувства священника и Яна, хлопая их по щекам и даже обрызгивая водой. Когда они наконец очнулись, я в двух словах рассказал о том, что случилось за время их, к счастью, недолгого сна, а господин инспектор, тоже не слишком вдаваясь в детали, сознался, что никуда он из замка, оказывается, не уезжал, а попросту спрятался в кладовой, где и спал, потихоньку таская по ночам с кухни еду, чтобы не умереть с голоду, не завершив следствия, а заодно и следил за всеми, кем только можно, так что последние события, в принципе, были ему известны. А я подумал вдруг, что теперь, кажется, ясно, куда пропала из библиотеки т а книга. Наверное, с ее помощью полицейский чиновник занимался самообразованием в не ведомой ему ранее области человеческого знания.

Да, он оказался далеко не так прост, каким явно хотел казаться вначале. Когда Эрцебет зажгла в спальне графа дьяволову свечу, усыпив сперва самого хозяина замка, а затем и гайдуков, которых заманивала туда по очереди наибанальнейшим еще со времен Афродиты женским способом, бравый инспектор, не будучи, как я сказал уже, дураком, да еще и начитавшись вдобавок изданной в 1801 году чертовщины, быстренько смекнул, что здесь пахнет не только порохом, но и серой, и благоразумно ретировался из замка, проведя последнюю ночь в кустах у пруда. Не решаясь предпринять что-либо в одиночку, он мучился и терзался от собственной беспомощности до тех пор, пока не увидел меня, священника и Яна, сперва ищущих, а потом и нашедших вход в подземелье. Когда же мы спустились вниз, он справедливо рассудил, что принесет пользы куда больше, поддержав наш налет с фланга, и забрался на высокое дерево, сучья которого чуть ли не свешивались в окно графской спальни. Так и вышло: он оказался свидетелем произошедшей там животрепещущей сцены, а в самый ответственный момент, когда все висело на волоске, тщательно прицелился и хладнокровно вогнал пулю тридцать второго калибра прямо в глаз ничего не подозревающей ведьмы. Ну а уж остальное, сами знаете, проделал я.

Итак, мы привели Яна и святого отца в чувство, проветрили насколько возможно комнату и занялись графом, но увы — бедняга слишком долго находился под воздействием губительных испарений дьяволовой свечи. Нет-нет, не подумайте дурного, он был жив, просто очень крепко спал и мы не сумели его разбудить.

Тогда инспектор предложил, дабы не терять времени зря, поручить его светлость заботам кухарки, наполовину выжившей из ума старухи, которая еще в незапамятные времена начинала служить в Волчьем замке нянькой старого графа, потом числилась при нем горничной, а на следующий же день после женитьбы молодого тогда хозяина на тетке моего товарища была с почетом изгнана последней на кухню. Старушка уже более десяти лет жила в своем собственном маленьком мирке, окруженная со всех сторон поварешками и кастрюлями, а потому того, что начало твориться в замке с недавних (а может, и давних) пор, она попросту не замечала.

Однако чтобы доставить кухарку из флигеля в спальню, для начала требовалось как минимум выйти в коридор, где стояли на страже заколдованные гайдуки. После долгих колебаний мы тихонько приоткрыли дверь и высунули наружу, несмотря на протесты священника, его надетую на кочергу шляпу. Но ничего не произошло, шляпа осталась цела, и мы вернули ее счастливому владельцу, а осторожно выглянув сами, немало подивились, увидев, что двое гайдуков, усевшись на полу по-турецки, самозабвенно режутся в кости, а третий, появившийся неизвестно откуда и совершенно не учитываемый нами в своей диспозиции, с завистью наблюдает за игроками. Наверное, у бедняги не было денег.

Увидев нас, гайдуки моментально вскочили, виновато вытянулись во фрунт и замерли, ожидая распоряжений, — они явно ничего не помнили и не вполне понимали, что мы здесь делаем в столь поздний час.

Решив попусту не огорчать преданных слуг, я смело, хотя и с опаской, похлопал одного по плечу и велел всем троим идти на конюшню седлать лошадей, сославшись на распоряжение господина графа. Скольких? Чем больше, тем лучше.

Потом инспектор привел старушку, и Ян, скорее с помощью жестов, чем слов, сумел-таки втолковать бывшей кормилице, что от нее требуется. После этого мы пошли на конюшню, где увидели, что гайдуки заседлали без малого десятка два лошадей. Я уже слышал, что старый граф был просто помешан на лошадях, потому что в молодости служил в драгунах, случалось, брал призы и сохранил до самой смерти не только кубки и неистовую любовь к этим благородным животным, но и обширное поголовье, за которым тщательно ухаживало практически все мужское население Волчьего замка, исключая разве что его нынешнего владельца и управляющего-оборотня.

Прикинув что-то на пальцах, Ян сказал, что они, пожалуй, перестарались и нескольких коней придется расседлать. Пока двое расседлывали, старший из гайдуков робко подошел ко мне и тихо сказал:

— Мы видели тела наших товарищей, сударь. Это ужасно, но что случилось?

Ян покраснел, а я коротко ответил:

— Враги, — и он понимающе кивнул:

— Так я и думал.

Больше вопросов не поступило. Мы всемером вскочили в седла и еще пять лошадей повели в поводу. Один из гайдуков открыл ворота, и сорок восемь копыт гулко прогрохотали по мосту через ров.

У дома кузнеца Ян соскочил с коня, забежал во двор и почти тотчас же вернулся окруженный со всех сторон обеспокоенными нашим долгим отсутствием друзьями. Примас вертелся у ног хозяина и очень подозрительно его обнюхивал.