Василий Кнежин - Игра в людей

— Даже не буду спрашивать, какими судьбами. Столько произошло. — Он перевел взгляд на меня, и я желудком ощутил себя, как школьник перед учителем. — Как студенты, как девчонки?

Да, конечно же, про девчонок. Сразу вспомнился Влад, который первым делом поинтересовался бы насчет здоровья, развития и воли. Крепнет ли тело, светлеет ли дух. А потом начал бы рассказывать про ножи.

— Хорошо. — Ответил я и запрятал укол совести о Владе. Не время сейчас. Слишком много навалилось, и я воспользовался передышкой просто поговорить с Константином. Глядя на него я забыл о своих ужасах, от него мне таинственным образом передалась уверенность. Разговор потек приятный и легкий, как бывает только с очень близким человеком. Мимо нас идет девушка, вслед которой оба непроизвольно посмотрели. Когда нехотя отвели взгляды от упругих округлостей, Константин помрачнел. Плечи осунулись, он как-то ужался, и сказал с теми неуверенными интонациями, которыми сейчас изобилует Гош:

— Хорошо, что мы встретились, Ларион. Наверно ты мне сможешь объяснить, что со мной происходит в последнее время.

Я приготовился слушать, готов подсказать. Он сказал:

— Проблема в том…даже не знаю, поймешь ли? Уже два года, как женщины исчезли из моей жизни. Вместо прекрасных существ, от которых взыгрывает кровь, а по телу бегают приятные мурашки, меня окружают тела. Сексуальные, страстные тела. Но страсть не та. Вот раньше, еще до тренинга. Была у меня пассия, мы вместе работали, оба молодые специалисты, оба скромные. Я о ней мечтал, мы виделись один-два раза в день: на обеденном перерыве и по случайным обстоятельствам. Ну, воды из кулера взять. Для меня было счастьем, если виделись три раза в день. Каждый вечер я засыпал с радостью о завтрашнем дне, когда увижу Настенку, а она скажет: "привет" и смущенно опустит глаза. Это была сладчайшая из мук. Я хотел добиться Настю, видел это во снах, грезил наяву. В трудные моменты это давало сил. Хрен с ним, начальником, говорил я себе. Зато у тебя скоро будет Настя. — Его выражение лица смягчилось почти до детского. Видно, что такие слова он говорит редко, может, смог открыться только мне. Я почувствовал укол жалости к этому человеку. Хотя вправе ли я жалеть? Он точно сможет справиться со своей проблемой, а я, смогу ли, или меня в один прекрасный момент втянет в какую-либо комнату. Кем я тогда стану: закоренелым развратником, борцом против сектантства, или тренером-автоматом до конца своих дней?

Константин предложил пройтись. Я согласился. Прокомментировать его ситуацию не так просто, а на ходу как-то лучше думается. Да и ноги затекли, размять надо.

Он направился в сторону гаражей, но я придержал его. Рассказывать недавнюю историю казалось глупо. Я сказал, что стало темно, а между гаражей грязь, можно испачкаться.

— Твоя обувь чиста. — Заметил он.

Я прикусил язык. Действительно, на белых туфлях ни пылинки. Носить обувь это единственное, чему меня научил отец.

— Я тропку знаю хорошую. Но вдвоем там не пройти.

— А друг за дружкой?

— Господи, — взмолился я шутливо. — Что ж тебя туда так тянет? Или у тебя там гараж и ты хочешь показать свой новый мотоцикл?

В итоге мы пошли в небольшую рощицу возле чертовых гаражей: ни мне, ни ему. В темени вечера отчетливо зазвучит шоссе неподалеку. В церквушке возле пруда грохнул колокол. Я посмотрел на часы — ровно одиннадцать.

Я спросил:

— Так что у тебя с женщинами?

Сложилось впечатление, будто он чего-то ждет. Руки сунул в карманы, остановился. Я встал напротив него. Хорошо здесь: деревья, прохлада. Шум полностью поглощается разлапистыми кустами.

— Странно и горько и противно. Нет, не сами женщины, ты что. Попытайся понять: когда я мечтал о них, засыпал с мыслью о них, робел перед ними, только тогда они у меня были. А после твоего тренинга то одна, то другая, то сразу обе. И женщины пропали. Их заменили тела. Как на работе: я вижу не людей, а подчиненных.

Он стал величественен и бездвижен, как мраморная статуя. Я положил ладонь на его плечо. Он встал рядом. Вытащил правую руку, обнял за плечо меня. Мы уставились на дерево впереди. Не дай бог, подумал я, что он переметнулся на мужчин. Будет очень, очень нехорошо!

Он сказал сторону:

— А знаешь, кто во всем этом виноват?

— Кто?

Он повернулся ко мне, заглянул в глаза. Мне стало жутко.

— Ты.

Я увидел размытое движение от его кармана к моему животу. В тот же миг правый бок взорвался неизмеримой гаммой ощущений. Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица, от рук и ног. Она устремилась в правый бок, там стало горячо и влажно. Я хочу посмотреть вниз, но взгляд прикипел к Костиным глазам. В них всплыла жестокость и та дикая злоба, которая копится годами, а потом выплескивается и убивает жизнь.

— Сходни, Ларион. Пройдя твои занятие, я изменился. Но из-за этого у меня исчезли женщины. Я получил их, и они пропали! Ты разрушил мою жизнь, а я заберу твою. Надеюсь, ты согласен.

Мои ноги подкосились. Колени больно ударились о выступающие из земли корни. Во рту стало солоно и так же горячо. Я попытался закричать, но в горле забулькало. Костя оторвал от своего плеча мою руку, кинул ее. Рука безвольно повисла вдоль тела. Я стараюсь удержаться, но земля так и тянет. Мне в лицо дунул холод. Не такой, энергетический, внутренний. А какой-то теплый… холод. Мир утонул в сумерках. Константин склонился ко мне, выдернул железо из моего живота. Там стало горячее. Я силюсь сказать хоть что-нибудь, но губы отказались двигаться, силы покидают со скоростью пули. Мне стало обидно до слез.

— Будь добр, подыхай скорее.

Я почувствовал, как он что-то делает наверху. Вытирает нож… готовится ударить в шею…

Со стороны гаражей послышались шаги и мат. Константин напрягся. Я уже приготовился к удару в шею, как услышал противный звук блевотни. Шаги со стороны стихли, словно кто-то наконец нашел дерево, на которое можно опереться. Снова на землю полилась с характерным звуком рвотная масса.

— Эй! — Раздался крик совсем рядом. — Я по тебе случаем не попал? А то я когда струю пущу, то люблю, чтоб подальше захватило! — Шаги догрохотали до меня. В нос ударил кислющий запах, словно этот человек сутки напролет жрал старые щи. — А я тебя знаю! Ты с нами только что водку давил. Как тебя вставило с одной-то рюмашки, или ты больше выпил, я не помню уже… В таком виде и одна нормальная женщина тебя домой не пустит. Поднимайся, пошли, пивком отрезвимся.

Я болезненно улыбнулся. Челюсти свело. Я завалился набок, пытаясь раскинуть руки так, чтобы была видна рана. Чтобы понял, болван, что меня убивает не алкоголь, а металл.

Резкий запах прошиб мне ноздри до затылка. Меня ощупали неловкие руки. Виталя, если я правильно узнал его голос, отрезвел за секунду. Он выругался и сказал уже без пьяных ноток: